— Дафф, — начал он неуверенно, не зная, сможет ли высказать то, что хочет, и будут ли язык и горло подспорьем ему или его врагами. — Дафф, — повторил он более твердым голосом, — поверьте, дело совсем не в вас… Если бы я решил… мог… вы были бы первая… единственная… Поверьте этому… Но брак со мной разрушил бы вашу жизнь, потому что… Потому что я не могу дать вам то, чего хотите… что вам необходимо… И жизнь вытекала бы из вас по капле каждый день, а я… Меня убивало бы то, что я это вижу.
Он смотрел на нее, и она не отводила взгляда.
— Вы не можете причинить мне боль, — прошептала она и содрогнулась. — Тем более смерть… Нет!
— Я говорю правду! — выкрикнул он. — Это не игра словами. Верьте мне!
В ее глазах была все та же теплота, участие.
— Я верю, — сказала она. — Но и вы доверяйте мне.
— Я и хочу этого! — почти простонал он. — И знайте одно. Я уже говорил: у меня в мыслях не было и нет нанести вам обиду.
Она молчала так долго, что, казалось, перестала дышать. Энтони тоже не говорил ни слова. Наконец, не глядя на брата, Дафна сказала:
— Я должна скорее уехать домой.
Энтони снова обнял ее за плечи.
— Да, идем отсюда. Тебе нужно лечь в постель, выпить немного бренди.
— Я не хочу бренди! — по-детски, но решительно сказала она. — Мне нужно подумать.
Саймон ждал, что в ответ на это чуть ли не капризное заявление последует очередная отповедь со стороны Энтони, и весьма удивился, когда тот пробормотал миролюбиво:
— Конечно… конечно, Дафф.
Так говорят со своевольными, но обожаемыми детьми.
Саймон смотрел, как они удалялись.
Вот они уже скрылись в темноте аллеи…
Ежегодный бал у леди Троубридж в Хампстед-Хите, состоявшийся в эту субботу, явился, как всегда, поводом для новых слухов и сплетен.
Ваш автор проследил, как мистер Колин Бриджертон усердно танцевал со всеми тремя сестрами Фезерингтон (не одновременно, разумеется), хотя было бы немалым преувеличением утверждать, что он был благодарен за это судьбе.
Зато Найджел Бербрук был замечен ухаживающим за некоей молодой девицей — не мисс Дафной Бриджертон, — что, будем надеяться, свидетельствует о том, что с вышеупомянутой кандидатурой он благополучно расстался.
Что же касается самой мисс Бриджертон, она рано покинула гостеприимный дом леди Троубридж, и ее брат Бенедикт сообщил всем любознательным, что у нее разболелась голова. Однако ваш автор заприметил ее, еще когда она беседовала с престарелым герцогом Мидлторпом и, надо сказать, выглядела при этом совершенно здоровой.
«Светская хроника леди Уислдаун», 17 мая 1813 года
Конечно, Дафна не могла уснуть, и, возможно, ее брат был совершенно прав, предлагая ей выпить немного бренди.
Она беспрерывно мерила шагами комнату, домашние туфли оставляли светлые следы на густом ворсе бело-синего ковра, который устилал здесь пол с самых ранних лет ее детства. Следы быстро исчезали, чего нельзя сказать о мыслях, теснившихся у нее в голове. Мысли были разрозненны, неясны, но одно было совершенно определенно: предстоящую дуэль между Саймоном и ее братом нужно остановить! Во что бы то ни стало!
При этом она отдавала себе полный отчет в том, насколько это трудно. По нескольким причинам: во-первых, мужчины бывают упрямы, как ослы, когда речь заходит о делах чести и поединках, поэтому ни Саймон, ни Энтони не потерпят ее вмешательства. Во-вторых, она не имеет понятия, где эта проклятая дуэль должна состояться — о месте встречи не говорилось ни в саду у леди Троубридж, ни когда они с Энтони ехали домой. Видимо, брат пошлет со слугой записку с вызовом, и скорее всего за Саймоном будет право выбора места. Кажется, так гласят дуэльные правила, в которых Дафна не разбиралась.
Остановившись наконец возле окна, она отодвинула тяжелую портьеру и устремила взгляд в ночную тьму. Потом с некоторым облегчением подумала, что ее мать и остальные братья еще не вернулись с бала, и, значит, можно почти с полной уверенностью сказать, что ни ее объятий с Саймоном, ни последующей сцены с участием Энтони не видел никто из посторонних, ибо, появись эти слухи там, на балу, мать немедленно примчалась бы домой в страшном расстройстве и волнении.
И видимо, единственный ущерб в этот тревожный вечер был нанесен ее изорванному в клочья платью, но не чести.
Однако сейчас ее меньше всего заботили вопросы поруганной чести. Главное — не допустить дуэли. А поскольку одной ей было справиться не под силу, нужны помощники. Но кто у нее есть, кроме двух братьев? Только они — Бенедикт и Колин.
Однако первый, она почти уверена, сразу примет сторону Энтони. Удивительно, если этого не случится.
Что касается Колина, тот, конечно, тоже станет говорить, что Саймон повел себя оскорбительно и заслуживает пули, но Дафна сумеет его уговорить принять ее сторону и попробовать отговорить старшего брата от дуэли.
Затем мысли ее перекинулись на Саймона. Он тоже хочет стреляться, хочет своей смерти… Боже, но отчего? И вообще, о чем он говорил? Что хотел сказать? Какую тайну открыть? Вероятно, что-то связанное с отцом. Как странно он разговаривал со стариком Мидлторпом. Она и раньше не могла не заметить — что-то его точит изнутри. Какие-то демоны орудуют в душе. Он умеет это скрывать, однако она не один раз даже во время обычного разговора или шуточного пикирования обращала внимание на внезапно появлявшееся в глазах у Саймона безнадежное, отсутствующее выражение, которое довольно быстро исчезало, но она успевала его заметить. Это было заметно, и когда он разговаривал с другими, а она наблюдала за ним со стороны…
Так кто же ей поможет? Наверное, как ни странно звучит, только сам Энтони. Ведь что бы ни произошло в саду у леди Троубридж, ее брат не слишком хочет умереть. А такое вполне возможно. Шансов пятьдесят на пятьдесят…
Она услышала шум колес по гравию и, подойдя снова к окну, различила карету, удаляющуюся в сторону конюшни. Сцепив руки, она прошла по комнате к двери, приложила к ней ухо. Вниз она сейчас не спустится. Пускай Энтони думает, что она уснула или, во всяком случае, лежит в постели и переживает случившееся.
Он обещал, что ничего не расскажет матери. Конечно, если та без него не прослышала все-таки о том, что произошло. Ее поздний приезд говорит о том, что этого не случилось, но, быть может, какие-то слухи, пускай шепотом, начали распространяться. А шепот, как известно, имеет способность быстро превращаться в громовые раскаты.
Дафна понимала, что в конечном счете придется все равно что-то объяснять матери, которая рано или поздно, смутно или в подробностях услышит о происшедшем. Общество постарается помочь ей в этом.
