Лорд Ловелл неловко подвинулся в кресле.
— Послушай, Мартин, мне чертовски неприятно было являться к тебе со всей этой историей, но, взвесив все, как следует, приняв во внимание твое положение в Совете, я решил, что обязан поставить тебя в известность немедленно. Честно говоря, сомнений тут быть не может. Как говорит Дик Рэтклифф, ему рассказал это его грум, — парень слышал, как леди Рокситер говорила о намерении короля жениться на своей племяннице. Он прошел тогда мимо нее на площадке над рекой и обознаться не мог.
— О Господи! Король знает об этом?
Лорд Ловелл отвернулся и, глядя на огонь, сказал:
— Дик пошел к королю и потребовал ответа.
— Что?!
— Ты знаешь Дика. Олицетворение прямодушного йоркширского рыцаря. Он искренне любит Ричарда, но, как все мы, королеву, можно сказать, боготворил. Он прямо объявил Ричарду, что если это так, то преданные делу короля северяне отойдут от него.
Мартин с трудом перевел дух.
— Ты был при этом?
— К счастью… или к несчастью — это уж как посмотреть, — да.
— И… и что король?
— Как и ты, сперва был ошеломлен. О Господи, Мартин, ведь он еще не оправился от своей потери. Он просто сидел и молча смотрел на Рэтклиффа. Я уж подумал, что он впадет в неистовство, в праведный королевский гнев. Я боялся шевельнуться. Просто стоял как вкопанный и смотрел на них обоих. Ричард сидел, вцепившись в подлокотники, и его пальцы побелели. А потом произнес очень спокойно — зловеще спокойно: «Я желаю знать, Дик, от кого ты слышал эти клеветнические речи».
Думаю, к этому времени Дик уже пришел в себя от первого потрясения и понял, что натворил. Он побагровел, почти тут же сделался белым как мел, потом открыл рот, хватая воздух, точно рыба, вытащенная из воды, и, наконец, рассказал все, что услышал от грума. И, закончив, взревел: «А теперь скажите мне, сир, ведь это неправда?» Ричард молча посмотрел на него, и тогда Дик упал на колено и, рыдая, взмолился о прошении.
Мартин смотрел гостю прямо в глаза, ни один мускул не дрогнул на его лице. Лорд Ловелл понимал: его другу необходимо время, чтобы осознать услышанное. Наконец Мартин проговорил ровным голосом:
— Будьте любезны, милорд, повторите мне слово в слово, что именно сказал сэр Ричард Рэтклифф о моей жене.
Ловелл нервно откашлялся.
— Все так, как я уже рассказал тебе. Грум Рэтклиффа пристал на лодке к королевским сходням. Он поднялся на набережную и тут увидел леди Рокситер, беседовавшую с каким-то мужчиной…
— Он описал его?
Ловелл заколебался, но все же продолжил:
— Я, разумеется, потребовал, чтобы грума привели ко мне. Король настоял на том, чтобы присутствовать при допросе, хотя я советовал ему держаться в стороне, пока мы окончательно не разберемся, откуда идет клевета. Этот грум человек новый. Дик говорит, что нанял его недавно, уже здесь, в Лондоне, остальные-то слуги у него все из Йоркшира, так что они его толком и не знают. Я допросил парня с пристрастием, предупредил, что за ложь он жестоко поплатится… ну, а на короля он уж и вовсе смотрел со священным трепетом.
Его рассказ подтвердил то, что сказал Дик. Хотя леди Рокситер и тот человек плотно закутались в плащи от холода, грум, по-видимому, все же узнал ее, потому что видел на свадебном пиру. Он сказал, что разговаривали они громко и он, услышав, что речь идет о любви короля к племяннице, навострил уши… А еще было сказано, что ходят слухи, будто король не прочь ускорить смерть королевы… и тот человек посоветовал леди Рокситер остерегаться яда, находясь в комнате больной…
Мартин поднялся и принялся беспокойно мерить комнату большими шагами. Ловелл увидел, что его друг крепко сжал кулаки, и вздрогнул от следующего вопроса:
— Ну, а тот мужчина? Что сказал грум о нем?
Ловелл слегка пожал плечами.
— Как я уже сказал, он завернулся в плащ, и разглядеть что-либо было трудно. Он молод, хорошо одет; волосы скрывал капюшон.
— Проссер, — скрипнув зубами, сказал Мартин. — Да, думаю, я знаю этого парня.
— Она лишь повторяла то, что слышала от кого-то, Мартин, — проговорил Ловелл мягко. — Леди Крессида очень молода, не обжилась во дворце. Она не могла понимать в должной мере, какой урон нанесен репутации короля. Не будь с нею слишком резок.
Мартин остановился перед креслом лорда Ловелла.
— Что ты посоветовал королю?
— Коль скоро такие слухи уже ходят, ему необходимо дезавуировать их публично.
У Мартина задвигались желваки, глаза подозрительно увлажнились.
— Как он принял это?
— Думаю, он все еще оглушен. Но слушал очень внимательно. По-моему, он не может поверить… поверить, что кто-нибудь способен предположить такое… Ты ведь знаешь его, Мартин: он никогда не унижался до того, чтобы объяснять или отрицать всевозможные толки на свой счет. Ты знаешь, сколько грязи на него вылили в связи со смертью молодого Эдуарда Ланкастера и убийством бедняги короля Генриха, хотя самого Ричарда даже не было в то время в Лондоне… помнишь и злокозненные слухи о том, будто он желал смерти своему брату Георгу. Он ни разу не снизошел до объяснений. Но на это — на это нужно ответить. Ни малейший намек на скандал не должен нанести урон памяти Анны. Он поручил мне выбрать место и время, чтобы он мог сделать заявление о своих намерениях. Мартин со вздохом кивнул головой.
— Один Бог ведает, откуда он найдет в себе силы для этого, но слава Богу, что он так захотел. А говорил ли он… говорил ли о леди Элизабет?
— Он считает разумным немедленно удалить ее от двора. Она должна будет уехать в Шерифф-Хаттон.
— Хорошо. — Мартин с облегчением вздохнул. — Это нужно было сделать несколько месяцев тому назад. Я ни разу не посмел заговорить с ним на эту тему.
— Так, значит, ты считаешь, что какое-то зерно истины в этой подлой клевете есть?! — Лорд Ловелл даже привстал в кресле.
Мартин знаком показал, что желает объясниться.
— Вам известно, милорд, что в мои обязанности входит изучение слухов и любых сообщений, касающихся возможной опасности для короля лично и для его репутации. Так, злокозненные обвинения в смерти его племянников-принцев исходили, как мы прекрасно знаем, от клики Генриха Тюдора. Во имя поддержки дела Генриха Тюдора. Какою бы грязью ни пытался он забросать Ричарда, это с полным удовлетворением воспринимается противниками короля и теми замухрышками лордами, которые просто завидуют ему и ничего не выиграли от того, что он взошел на трон. Я близко наблюдал леди Элизабет, — продолжал он. — Совершенно очевидно, что она искренне любит своего дядю и, вероятно, достаточно невинно. У нее нет ничего дурного на уме, и она любила королеву, я в этом уверен, но ее близость к королю подогревает сплетни. — Мартин сдвинул брови. — Злосчастное происшествие в крещенскую ночь, когда она появилась, одетая как королева, было следствием неосторожного разговора Крессиды с принцессой. Именно Крессида, сама, о том не ведая, по ее словам, рассказала принцессе, в каком наряде будет в ту ночь королева. Она не придала этому значения, посчитав обычной женской болтовней о последней моде, и я ей поверил. — Он устало потер бровь. — Король хотел вернуть дочерям своего брата их законное место при дворе, опровергнуть этим злобные басни об их братьях. Он танцевал с нею, по-родственному принимал в ней участие самым сердечным образом, но королева была больна — и он не мог представить себе, какие грязные домыслы вызовет эта дружба в развращенных умах. Я запретил Крессиде поддерживать близкие отношения с принцессой, — продолжал он, помолчав, — но не мог помешать тому, чтобы они были возле королевы в ее последние дни… И все-таки не могу поверить, чтобы она сознательно распространяла подобную мерзость. Лорд Ловелл встал.
