Салтыков не сел обратно в кресло, но остановился возле самого порога.
Она вошла, потупив глаза. Графа словно не заметила. Леди Сазерленд отметила, что бледность и неподвижность ее лица скорее есть следствие величайшего внутреннего напряжения, чем подлинного смирения и безразличия.
— Мари! — виконт вскочил со своего кресла и порывисто прижал ее к себе. Она не реагировала. Салтыков беспомощно протянул к ней руки и заметался, словно вдоль невидимой преграды. — Мари, ты не узнаешь меня? Это же я — твой отец!
— Мари! — Салтыков упал перед несчастной на колени, и, обхватив ее ноги, просил, умолял простить его.
— Оставьте ее! — епископ вышел из-за своего стола и протянул послушнице Франсуазе руку. Усадив ее в кресло, он внимательно вгляделся в ее лицо, и от него тоже не ускользнула странность взгляда. Стеклянные, неподвижные глаза словно скрывали целый вулкан, бурю эмоций, которая, в случае выхода, могла бы погубить несчастную, лишить ее рассудка.
— Мне кажется, ей лучше вернуться к своим обычным делам, — заметил он присутствующим.
— Дайте мне поговорить с ней! — Салтыков бросился к епископу.
Тот обернулся, и леди Сазерленд, следившая за происходящим затаив дыхание, почувствовала, что будь оба этих мужчины сейчас вооружены, то сошлись бы в смертельном поединке. К счастью, Максимилиан никогда не носил при себе оружия, а всех посетителей просили оставлять шпаги, ножи и пистолеты у входа в святую обитель.
— Максимилиан! — жена министра внутренних дел больше не могла оставаться в стороне. — Ради всего святого! Оставь их наедине!
— Но я в ответе за ее душу и ее разум, — был непреклонный ответ.
Максимилиан, ты же не только священник, ты — джентльмен! Ты не имеешь права обречь эту несчастную на монашеское существование, если она не готова. Это испытание ее решения, твердости ее духа! Если сейчас она не найдет в себе сил отказаться от мирского счастья, то кто даст гарантии, что она не станет тосковать о нем позже! Максимилиан! Боже, так часто мужчины решают за женщин их судьбу, поэтому многие из нас несчастны. Так часто вы думаете о политике, вместо того, чтобы подумать о чувствах, о счастье! Дай ей шанс!
Леди Сазерленд столь надрывно говорила в этот момент, что святой отец вспомнил, какую неприятную роль ему пришлось сыграть в ее замужестве. Воля короля была такова, что Елизавета Ланкастер, одна из самых блестящих невест Англии, представительница древнейшего рода и очень богатая наследница, стала женой неприметного лорда Сазерленда и тем самым навсегда выбыла из очереди на наследование престола. Если бы король умер неожиданно, не успев родить наследника, то герцогиня Ланкастерская была бы третьей в очереди на престол. Даже если бы наследник родился, то по малолетству не мог бы управлять страной. В таких случаях Парламент назначает регента. Елизавета, знатная и умная женщина, имевшая значительные связи в среде банкиров и промышленников, вполне могла бы претендовать на регентство. Однако замужество избавило бы кое-кого из влиятельных аристократов от опасной конкурентки. Максимилиану, другу семьи и талантливому проповеднику, поручили устроить брак Елизаветы с лордом Сазерлендом, который был красив, приятен в общении, одним словом — настоящий денди. Девушка увлеклась, но если бы не вмешательство Максимилиана, ее отношения с лордом не продлились бы долго, но священник был настойчив, ведь наградой за успех служил сан епископа. Максимилиан уговорил герцогиню Ланкастер, и всю оставшуюся жизнь испытывал перед ней мучительный стыд. Она поняла и простила Максимилиана, и даже научилась извлекать из его совестливости выгоду. Как сейчас.
Епископ Готторпский метнул в сторону Салтыкова ненавидящий взгляд, сложил руки за спиной и вышел, все остальные последовали за ним. В кабинете святого отца остались только Мари в белых послушнических одеяниях и Александр Салтыков.
Она отвернулась и вцепилась руками в ручку кресла. Граф заговорил первым. Он так много думал о том, что скажет Мари, когда они встретятся, но сейчас… Слова замирали у него в горле, все подготовленные фразы казались искусственными и неискренними… Александр сделал несколько порывистых движений, будто зверь, посаженный в тесную клетку. Мари в этих белых одеждах! Не то невеста, не то признак, напоминающий убийце о его преступлении!
— Мари, я приехал забрать тебя! Я увезу тебя в Россию! Я хочу, чтобы ты стала моей женой… Мари, я так искал тебя, я был готов горы свернуть, — Александр встал перед ней на колени и осыпал поцелуями холодные ладони своей возлюбленной.
— Не трогайте меня! — закричала она вдруг так жалобно, словно он причинял ей острейшую боль.
— Я знаю, что мне, возможно, не хватит всей жизни, чтобы загладить перед вами свою вину. Но в тот момент я должен был думать о том, как мне скорее освободиться, чтобы вызволить вас. Я не мог открыться, ведь кроме долга перед вами у меня был еще и долг перед родиной, которой я принес присягу! Поймите же! Ваша жизнь и воля принадлежат только вам, а моя еще и императрице!
— Перестаньте! Лжец! Лжец! — из глаз Мари брызнули слезы. — Хотя бы взгляд, один твой взгляд на меня у подножья этого помоста! — обвинение сорвалось с ее губ помимо воли. — будьте же верным до конца своему долгу! Своей императрице! Своей Родине!
— Мари, вы не в себе, это пройдет. Я увезу вас. У меня внизу карета… — Салтыков сделал попытку взять ее на руки, но она стала кричать и отбиваться.
— Помогите! Максимилиан!
На ее крик вбежал епископ, виконт, слуги.
— Прекратите! Вы немедленно покинете пределы этой обители!
— Я уйду только вместе с ней, даже если для этого мне понадобится вас убить! — заревел Салтыков.
— Хорошо, — епископ внезапно смягчился. — Обещаю, что вы беспрепятственно уйдете отсюда, вместе с этой женщиной, если только она сама сейчас скажет, что хочет этого. Иначе, это будет похищение.
— Но она не может! Она не здорова! — Александр прижал Мари так, словно хотел удержать покидающую его душу.
— Позвольте ей самой решить и, ради Бога, дайте ей сесть.
Александр осторожно опустил Мари фон Штерн в кресло. Смертельная бледность на ее лице сменилась лихорадочным румянцем.
— Итак, Мари, за вами выбор, — епископ отвернулся. — Если вы все еще любите этого человека, то я не могу, и не имею права более удерживать вас, если же нет — тогда сердце ваше чисто и открыто для Бога.
Мари фон Штерн взглянула в этот момент на Максимилиана, и увидела у него в глазах то отчаянье, какое бывает у приговоренного, который все еще надеется на помилование. «Никогда не дарите сердца тому, кого любите вы…», вспомнила она его слова. Нет, она более не сделает этой ошибки. Она останется с Максимилианом, который любит ее! Он, вне всякого сомнения, любит ее, но будучи связан своим саном и обетом безбрачия, никогда в этом не признается. И хорошо! Жизнь, лишенная потрясений и чувств, предсказуемая, простая! Жизнь под защитой монастырских стен!
