Осецкий сделал движение, чтобы схватить ружье, но одумался.
— Этого вы не сделаете, господин Нордек, — глухо сказал он.
— Это я сделаю, как только дело дойдет до неповиновения и сопротивления. Решайте! Будете вы завтра в Вилице или нет?
— Нет, десять раз нет! — со страшным раздражением крикнул Осецкий. — Я имею приказание не уступать лесничества.
— Приказание? От кого?
Лесничий спохватился, но было уже поздно; слово было произнесено, и его нельзя было вернуть.
— От кого же вы получили приказ, который так противоречит моему? — повторил молодой хозяин. — От княгини Баратовской?
— А хотя бы и от нее! — злобно проговорил Осецкий. — Княгиня в течение многих лет повелевала нами, почему бы ей не делать этого и теперь?
— Потому что теперь здесь есть хозяин, — холодно ответил Вольдемар. — Значит, вы имеете приказание, во что бы то ни стало оставаться в лесничестве и уступить только силе?
Осецкий молчал. Его неосторожное слово открыло Нордеку, что это сопротивление имело гораздо большее значение, чем он придавал ему.
— Однако все равно, — снова начал он, — не будем говорить о прошедшем, но с завтрашнего дня пограничное лесничество будет передано другому; об остальном мы можем столковаться в Вилице. Значит, до завтра!
Вольдемар повернулся, чтобы уйти, но Осецкий преградил ему дорогу; снова схватив в руки ружье, он воскликнул:
— По-моему, лучше все решить теперь раз и навсегда. Я не уйду отсюда ни в Вилицу, ни куда-либо в другое место; но вы также не уйдете отсюда до тех пор, пока не отмените своего приказания.
Его подчиненные, как по команде, взялись за ружья, и в одну минуту окружили молодого помещика. Однако он, сохранив все свое хладнокровие, спокойно спросил:
— Что это значит? Угроза?
— Понимайте, как хотите, только вы не сойдете с этого места, пока не отмените своего приказания. Теперь мы скажем: «Или — или». Берегитесь!
Эта угроза была встречена шумным одобрением со стороны остальных лесников, и шесть ружей, направленных на Вольдемара, подтвердили слова Осецкого. Однако на лице молодого человека не дрогнул ни один мускул, только лоб нахмурился, когда он с невозмутимым спокойствием скрестил руки на груди и полупрезрительным тоном произнес:
— Вы дураки, и совершенно забываете, какие последствия это будет иметь для вас самих. Вы погибнете, если тронете меня. Преступление будет тотчас же раскрыто.
— А для чего же у нас под боком граница? — язвительно произнес лесничий. — Там никому до этого нет дела. В последний раз спрашиваю вас: даете ли вы слово в том, что все мы останемся здесь, и сюда не ступит нога солдата?
— Нет, — сказал молодой помещик, не трогаясь с места.
— Одумайтесь, господин Нордек, пока не поздно! — задыхаясь от злобы, воскликнул Осецкий.
Вольдемар несколькими быстрыми шагами подошел к стене.
— Нет, говорю вам, — с этими словами он вынул револьвер и направил его на лесничего, — одумайтесь вы; некоторые из вас, наверно, поплатятся своей жизнью за это покушение; я стреляю так же хорошо, как и вы.
Эти слова подняли целую бурю, послышались угрозы, ругательства и проклятия; все взвели курки, и только Осецкий хотел подать сигнал к нападению, как дверь распахнулась, и в следующий момент возле Вольдемара очутилась Ванда.
Лесники, увидев графиню возле своего хозяина, на мгновение остановились, Нордек же совершенно опешил и не мог объяснить себе это неожиданное появление. Но вдруг он понял все. Смертельная бледность Ванды, решительность, с которой она встала возле него, дали ему понять, что она знала о грозившей ему опасности и была здесь ради него.
Положение было слишком угрожающим и не давало молодым людям возможности объясниться или обменяться хоть несколькими словами. Ванда повелительно обратилась к нападающим. Вольдемар, плохо понимавший по-польски, разобрал только, что она приказывала и угрожала им, но безуспешно; ответы звучали грубо и грозно; лесничий топнул ногой, по-видимому, отказываясь повиноваться.
— Довольно, Ванда! — тихо проговорил Вольдемар, — дело дошло до борьбы, вы не можете больше сдерживать ее. Отойдите! Дайте мне место, чтобы защищаться.
Графиня не послушалась и осталась на своем месте; она знала, что единственное спасение Нордека в ее непосредственной близости. Лесники еще не решались их трогать, но приближался момент, когда и это средство спасения будет невозможным.
— Отойдите, графиня! — раздался голос лесничего, — посторонитесь, или я буду стрелять и в вас! — и он поднял ружье.
Ванда видела, как он поднес руку к курку, и, не помня себя от страха за жизнь Вольдемара, бросилась к нему на грудь, прикрывая его своим собственным телом. Раздался выстрел, на который в тот же момент ответил револьвер Нордека. Лесничий с глухим стоном упал на пол. Пуля Вольдемара попала в цель; он сам и Ванда остались невредимыми; движение молодой девушки, которым она хотела оградить его от смертельной опасности, спасло их обоих.
Все это произошло так быстро, что никто из присутствующих не успел принять участия в этой борьбе. Теперь все увидели лесничего, лежавшего на полу, и молодого хозяина с оружием наготове. Наступила мертвая тишина, никто не шевелился.
После выстрела Вольдемар оттеснил Ванду на свое, до некоторой степени защищенное, место, стал впереди нее и одним взглядом оценил создавшееся положение; он был окружен, выход прегражден, его револьверу противостояли шесть заряженных ружей. Если бы дело дошло до борьбы, то он и Ванда погибли бы. О защите нечего было и думать; здесь могла помочь только смелость, может быть, безумная, но, тем не менее, это средство следовало испытать.
Вольдемар выпрямился во весь рост и, оттолкнув рукой дула двух ближайших ружей, стал среди нападающих.
— Долой оружие! — крикнул он во весь свой мощный голос, — я не допускаю неповиновения в своих владениях. Вот видите, тут лежит первый, попытавшийся ослушаться! Всякого, кто вздумает подражать ему, постигнет та же участь. Опустите ружья, говорю вам!
Люди как бы окаменели от изумления и молча глазели на своего хозяина, который остался невредимым; никогда не дававшая промаха пуля Осецкого не задела его, тогда как лесничий лежал на полу, пораженный в самое сердце. В том движении, с которым отшатнулись от Вольдемара ближайшие лесники, был заметен оттенок суеверного ужаса; они медленно опустили ружья. Его безумно смелая попытка закончилась полным успехом.
Тогда молодой Нордек обернулся и, взяв Ванду за руку, тем же повелительным голосом произнес:
— А теперь дайте дорогу! Посторонитесь!
