— И все это время, то есть пока не начнется процесс, ты будешь пытаться поцеловать меня — как вчера, например? — Сказав это, она бросила взгляд на Джоанну, а та, казалось, примерзла к стулу.
Филипп усмехнулся и, покачав головой, проговорил:
— Нет-нет, не беспокойся. Я уверен, что очаровательная Джоанна будет рада моим поцелуям. — Он наклонился и, заглянув гостье в глаза, спросил: — Ведь так, любовь моя?
Тут Филипп легонько провел пальцем по губам Джоанны, и та, чуть приподняв голову, потянулась к нему — словно в ожидании поцелуя.
Резко развернувшись, Шарлотта направилась к холлу, но образ Филиппа, наклоняющегося к губам Джоанны, еще долго стоял у нее перед глазами.
— Да-да, очень хорошо. — Мистер Лессер закивал в знак одобрения, — Вижу, что вы упражнялись, ваша светлость. Все замечательно.
Мелодия была очень простая. Шарлотта сыграла бы ее даже с закрытыми глазами. А сейчас она ужасно обрадовалась бы похвалам учителя, если бы…
Проклятие, муж снова отвлекал ее во время занятий! Вернее, не он сам, а ее мысли о нем.
Шарлотта представила, как выскочит сейчас из музыкальной комнаты, пробежит по коридору, отыщет этого негодяя… и ударит его хорошенько по голове. А поскольку смех Джоанны ужасно досаждал ей все последние дни, то и она свое получит. Да-да, «дорогая» Джоанна тоже получит!
Шарлотта насупилась. Она, пожалуй, сыграет даже одним пальцем, — а все остальные пусть ей отрежут!
— Ваша светлость!.. — воскликнул мистер Лессер. Он схватил ее за руку. — Ваша светлость, ведь арфа — не барабан! Нельзя бить по ней с такой… с такой… яростью.
Шарлотта со вздохом пробормотала:
— Мои извинения, мистер Лессер. А не могли бы вы научить меня чему-нибудь более сложному, более выразительному?
— Более сложному?.. — Глаза мистера Лессера поблескивали за стеклами очков. — Ваша светлость желает трудностей. Вам наскучили мои жалкие попытки обучить вас…
Шарлотта энергично покачала головой:
— Нет-нет, вы не поняли… Просто я хотела бы…
— Да, понятно. — Лукаво улыбнувшись и поправив на носу очки, мистер Лессер кивнул на арфу. — Что ж, начнем?
Спустя два часа Шарлотта поняла, что означала лукавая улыбка мистера Лессера. Мозоли и кровь на подушечках пальцев, а также ужасная ноющая боль во всем теле — вот что она означала, эта улыбка.
Когда же учитель, наконец, удалился, Шарлотта с облегчением вздохнула — она была уверена, что не смогла бы выдержать еще даже нескольких минут занятий.
С величайшим трудом она поднялась со стула и тут же, громко застонав, замерла на несколько мгновений; ей казалось, что она не сможет сделать ни шагу.
Внезапно послышался какой-то шум, а затем хихиканье. И это означало, что Джоанна и сегодня заявилась в гости. Что ж, ничего удивительного. Она теперь приходила каждый день. И сейчас, судя по всему, они с Филиппом находились в гостиной. Интересно, о чем они разговаривали? И почему Джоанна хихикала?
Проклятие, лучше не думать об этом! От таких мыслей ужасно болела голова.
Но как не думать, если эти мысли сами лезли в голову? Причем чаще всего она думала вовсе не о том, чем занимались Джоанна с Филиппом здесь, в Рутвен-Мэноре. Гораздо интереснее было другое…
Обычно Джоанна покидала Рутвен-Мэнор где-то в середине дня, а Филипп оставался дома — они с ним даже ужинали вместе. Но что он делал поздно вечером, после того, как она удалялась в свои покои? Может, наведывался в гости к Джоанне? И если так, то оставался ли он там на ночь?
Ведь если Джоанна целовалась с Филиппом — а Шарлотта была уверена, что они целовались, — то почему же она не могла принимать его в своей постели? У Филиппа же всегда имелась любовница за исключением последних шести месяцев, если, конечно, он говорил правду. И если так, если у него действительно уже полгода не было женщин, то вполне возможно, что он не смог удержаться, не пожелал ждать начала и завершения бракоразводного процесса.
Шепотом проклиная мужа и бывшую подругу, Шарлотта вышла из музыкальной комнаты и направилась в гостиную. Приблизившись к двери, она остановилась и, затаив дыхание, стала прислушиваться к разговору в гостиной.
— Скоро все это будет нашим, дорогая, — раздался голос Филиппа.
— О, дорогой, не говори так, пожалуйста. Ведь она все еще твоя жена. Тебе следует быть осторожнее и… — Последних слов Шарлотта не расслышала.
Тут послышался какой-то шорох, а потом Филипп заявил:
— Ей на все наплевать, что бы я ни делал. Ты ведь знаешь, что она терпеть меня не может. Дорогая, позволь мне быть счастливым, позволь хоть раз. Позволь нам обоим быть счастливыми.
Тут снова послышался шорох, и Шарлотта тотчас представила, как Джоанна и Филипп, сидя на диване, страстно обнимают друг друга и целуют.
«Позволь мне быть счастливым»? Хм… можно подумать, что это она, Шарлотта, мешала ему быть счастливым все это время. Ведь он постоянно имел любовниц… и вообще, делал все, что хотел. Так почему же он не может быть счастливым?
Но в одном он, пожалуй, был прав: она, Шарлотта, действительно терпеть его не могла!
Шарлотта осторожно, на цыпочках, отошла на несколько шагов от двери. Потом, приосанившись, стала громко насвистывать и, звонко щелкая каблуками, прошла мимо гостиной у самой двери — так, чтобы ее могли услышать.
По-прежнему весело насвистывая — этому ее не так давно научил какой-то моряк в пабе, — она направилась к лестнице, ведущей в ее спальню.
Тяжело вздохнув, Филипп посмотрел на дверь гостиной и молча пожал плечами.
Джоанна кивнула и тоже вздохнула.
— Вот видишь? Что я тебе говорила? Поверь, так ничего не получится. Позволь мне рассказать Шарлотте о том, что ты любишь ее, если сам не можешь об этом сказать. Мне кажется, что так гораздо лучше.
— Нет, не надо. — Филипп покачал головой. Последние пять минут он сидел, склонившись над Джоанной, а та время от времени производила шорох своими юбками — чтобы Шарлотта, если вдруг заглянет, решила, что их губы вот-вот сольются в поцелуе.
Что же касается признания… Нет, ни в коем случае нельзя было говорить об этом Шарлотте. Он и так сильно рисковал, попросив Джоанну о помощи. Ведь та могла отправиться к Шарлотте и все ей рассказать. Но Джоанна, слава Богу, приняла его сторону, — правда, сначала ему пришлось извиниться перед ней за свое прошлое поведение.
Но он чертовски устал от этой бессмысленной игры, которую они с Джоанной вели уже почти неделю. И устал от разговоров с ней. К тому же ему было не так-то просто простить Джоанну, когда-то едва не сбежавшую с Итаном. Так что на самом деле не он должен был перед ней извиняться, а она перед ним. Но ничего не поделаешь — пришлось смириться и проглотить свою гордость.
