— Если тебе что-то понадобится, Род, стоит лишь попросить.
Она впервые назвала его Родом, и он потерял голову. Больше всего на свете он жаждал, чтобы она ласкала губами его плоть, касалась поцелуем пульсирующей головки его напряженного фаллоса, втянула его в жаркую влажную пещерку, хотел делать выпад за выпадом, пока не истощит себя в бурном экстазе, но он был слишком горд, чтобы просить ее об этом.
Несколько долгих минут Розамонд оставалась в той же позе, но потом встала, с лукавым смехом повесила полотенце на его вздыбленное достоинство и, покачивая бедрами, проследовала в спальню. На ходу она откинула медово-золотистые волосы и посоветовала:
— Подойди к огню, согрейся, чтобы не одеваться.
Роджер отбросил полотенце и кинулся за ней. Розамонд стояла у камина, и яркое пламя обрисовывало сквозь тонкую ткань ее силуэт. Повернувшись спиной к огню, она стала медленно приподнимать подол сорочки, обнажая ноги. Его взгляд обжигал ее, а запах роз заставлял ноздри раздуваться. Роджер сходил с ума, воображая, как эти длинные стройные ноги обвивают его, пока он вонзается в алчущее лоно. Он шагнул к ней, но она повелительно подняла руку:
— Если тебе что-то понадобится, Род, стоит лишь попросить.
— А как насчет тебя, Розамонд? Тебе тоже что-то нужно? Ты готова окунуться в море наслаждения?
Ее смех сопровождался шорохом откинутых волос.
— Я могу и сама себя ублажить, если это все, о чем ты способен думать. Хочешь посмотреть?
Еще выше приподняв белый шелк, она маняще потеребила завитки на венерином холмике.
Это оказалось последней каплей, переполнившей чашу его терпения. Род подхватил ее на руки, намереваясь покорить поцелуями. Розамонд не осталась равнодушна к ласкам и отвечала поцелуем на поцелуй, прикосновением на прикосновение, возбуждая их обоих до предела.
Неожиданно она вырвалась и, взбежав по ступенькам, ведущим к кровати, сбросила сорочку. Окунув пальцы в кубок с вином, умастила соски кроваво-красной жидкостью. Роджер в мгновение ока метнулся к ней, решительно привлек к себе, и каменно твердый фаллос опалил ее мягкий живот. Требовательный рот завладел ее губами, языки вступили в нежный поединок, рождая безумное желание гладить, ласкать и пробовать на вкус.
Темные чувственные ощущения воспламенили страсть до такой степени, что Род был способен думать лишь о ее криках в то мгновение, когда он утонет в ней и почувствует, как ее тугие бархатистые ножны сжимают его неукротимый меч.
Уложив жену на постель, он навис над ней.
— Розамонд, — прошептал он, проводя пальцами по ее щеке, — я прошу.
Розамонд пристально посмотрела в его глаза.
— Род, — ответила она, коснувшись его прекрасных губ, — я сдаюсь.
Он схватил ее в объятия и прижал к постели мощным телом. Ее бедра раскрылись, приглашая истомившуюся плоть найти блаженство в заждавшемся лоне. Он сжал ее ягодицы и потер нежный холмик о свой могучий пенис. Розамонд тихо застонала, и Роджер, приподнявшись, одним резким рывком проник в нее.
Она пронзительно вскрикнула, хотя была готова к боли, почти сразу сменившейся восхитительным ощущением заполненности.
Когда Род замер, дожидаясь, пока Розамонд привыкнет к новым ощущениям, ей вдруг показалось, будто глубоко внутри у нее бьется его сердце. Тихие слова полились из его уст:
— Моя красавица, мое золотое сокровище, обхвати меня ногами.
Розамонд решительно отбросила опасения. Ей нужны его сила и мощь, а это единственный способ их получить.
Она повиновалась и скрестила щиколотки у него на спине, захватив в сладкий плен.
— Изведай меня! — смело предложила она, и волны наслаждения, сначала медленно, потом все быстрее, стали захлестывать ее.
Она погрузила пальцы в черные волосы и начала извиваться всем телом, подхватив ритм его выпадов. Ногти впились в его плечи, спина выгнулась, кровь билась в висках, желание нарастало, и Розамонд отдавалась безумным ласкам, покоряясь властному напору, подчиняясь упоительной страсти.
Ощущения, пробуждаемые им, становились все острее, и она со всхлипом сдалась, взорвавшись палящим клубком пламени, рассыпавшимся на миллионы искр. Розамонд закричала и тут же почувствовала, как Род извергся в нее потоком раскаленного семени. Она застонала, изнемогая от блаженства.
Они были слепы и глухи ко всему и всем, кроме друг друга: окружающий мир пропал, осталась лишь кровать с задернутыми занавесками. Они не слышали, как Гриффин, принесший ужин, постучал в дверь. Наконец обоим стало понятно, что ни один из них не проиграл — оба вышли победителями.
Крепко обнявшись, влюбленные погрузились в сон. Розамонд впервые за много лет почувствовала себя в безопасности. Улыбаясь, она прижалась к мужу. Кажется, она начинает ему верить.
Еще до рассвета Род поднялся и оделся. Розамонд поежилась от холода и приоткрыла глаза. Он тут же оказался рядом и тихо сказал, откидывая с ее лба растрепанные волосы:
— Спи, моя красавица. Мы с Эдуардом едем в Вестминстер, но к вечеру я вернусь. Может, ты сегодня увидишь принцессу Элеонору.
— Мы уже встречались. Она милая, прелестная и безумно влюблена в мужа, помоги ей Господь.
Роджер пошутил:
— Если любовь носится в воздухе, это, наверное, заразно.
— Не проси невозможного, Роджер, — улыбнулась Розамонд. — С Богом. Увидимся вечером.
Эдуард Плантагенет вместе с Роджером де Лейберном и Гарри Олмейном скакал впереди отряда рыцарей и воинов. Им предстояло преодолеть двадцать пять миль до столицы. Хотя принц всю ночь не сомкнул глаз, энергии у него ничуть не убавилось. Лежа в постели и зная, что наверху спит прекрасная принцесса, он сгорал от неудовлетворенного желания. Сколько раз он вскакивал, чтобы взбежать по лестнице и предъявить свои права на нее! И столько же раз останавливался при мысли о скандале, который непременно затеет его матушка. Нет, Эдуард не боялся проиграть, даже не думал ни о чем подобном, но знал: если возьмет верх над королевой, оскорбленная гордость сделает ее опасной. Если же проявить терпение, запасы которого угрожающе иссякали, возможно, он сумеет достичь цели без злобной ссоры, которая, вне всякого сомнения, расстроит Элеонору.
— Люди ждут жалованья, — объявил Гарри.
Эдуард и Роджер, погруженные в размышления о своих супругах, встрепенулись. Эдуард кивнул и рассеянно бросил:
— Когда они обоснуются в Тауэре, я раздам деньги.
— А корона заплатит моим корнуэльцам? — оживился Гарри.
Эдуард усмехнулся:
— Твой отец — настоящий Мидас, его сундуки переполнены, в то время как король совсем обнищал.
Привыкший к бесконечным подначкам и шуточкам насчет тугих кошелей Ричарда Корнуэльского, Гарри безмятежно ответил:
