Маркиза направилась к графу де Лаваль. Граф расчувствовался, вновь воспламенившись чувствами к своей бывшей любовнице, ведь она была по-прежнему хороша и желанна.
Насладившись друг другом, маркиза и граф пребывали в сладостной истоме, лежа в постели.
– Какое мероприятие вы имели в виду, Кристиан? – спросила маркиза.
– Вы спрашиваете меня о том, о чём знаете сами. Я писал вам о Чёрной мессе. Вы готовы присутствовать на ней?
– Готова. Но я хочу не просто присутствовать, а принимать непосредственное активное участие.
– Тогда, моя дорогая, вам придётся обнажённой лежать на столе, выказав свои прелести всем на обозрение. И каждый мужчина, участвующий в мессе будет совокупляться с вами. Вас не пугает сие обстоятельство?
– Нисколько, Кристиан… Я хочу призвать тёмные силы, дабы они навлекли смерть на графиню Дю Барри! Я ненавижу её! Она отняла у меня всё: влияние, любовь короля! Я уничтожена! – маркиза разрыдалась.
– Всё изменится, дорогая, надо только верить в действо…
* * *
Отлученный от церкви священник, Луи Совитер, уже стоял пред «алтарем», длинным широким столом, застелённым чёрным шёлком. Посередине стола лежало распятие, когда в помещение вошли граф де Лаваль и маркиза Помпадур, облачённая в алый атласный плащ.
Женщина скинула плащ, оставшись обнажённой, и Луи Совитер оценил её прелести:
– Поверьте, мадам, перед такой грудью и бёдрами не устоит не то, что Дьявол, даже сам Господь!
Маркиза пропустила сей циничный комплемент мимо ушей, ей не терпелось занять надлежащее место на «алтаре». Присутствующие на мессе граф де Маршан, небезызвестная баронесса дю Плесси, графиня де Монтеспан и виконтесса де Танлан, окружили «алтарь».
Мадам Помпадур легла на стол и раздвинула ноги, как того требовали правила «мессы». Луи Совитер зажёг две чёрные свечи и вложил их в руки маркизы. Теперь она была готова для свершения дьявольского действа.
В помещение вошёл некто в чёрной маске, держа в руках небольшую чашу с кровью проститутки, убитой при весьма таинственных обстоятельствах, и поставил её на живот маркизы. Она ощутила холод серебра, отчего ей стало не по себе, дрожь пробежала по всему телу, кончики пальцев на руках начали неметь, но отступать было поздно. Желание уничтожить графиню Дю Барри было слишком велико.
Перевернутое распятие подвесили над алтарем. Луи Совитер посыпал серой треугольные гостии[31] из ржаного хлеба, таким образом «благословив» их, затем он смочил их в жертвенной крови и раздал присутствующим. Они тотчас съели сатанинское угощение.
Луи Совитер повернулся к перевёрнутому распятию, висевшему на стене, и прочёл молитву задом наперёд, указывая в конце, ради чего совершается Чёрная месса. «Священник» перечислил тайные желания присутствующих, в том числе, и мадам Помпадур, мечтающей навлечь на голову соперницы смерть или болезнь.
Затем мужчины по очереди подходили к маркизе, дабы совокупиться с нею. В это время присутствующие «благородные дамы» не теряли времени даром, предаваясь блуду между собой.
Луи Совитер приблизился к мадам Помпадур и вошёл в неё, обуреваемый диким сатанинским желанием. Женщина почувствовала в себе его огромный фаллос, но к своему удивлению не почувствовала боли, так как пребывала в крайне перевозбуждённом состоянии. Совитер рычал, словно самец, покрывающий самку в период гона, отчего «благородные дамы» вошли в безумное состояние экстаза и не понимали, что делают друг с другом.
Маркиза не получала плотского удовлетворения от Совитера, но удовольствие иного характера – несомненно. Её возбуждала и подхлёстывала сама дьявольская обстановка и развратное поведение окружающих. Неожиданно глаза маркизы накрыла пелена: ей почудилось, что она видит женщину в гробу, она пыталась приблизиться, дабы разглядеть умершую, но, увы, не успела. Луи Совитер, чувствуя, что вот-вот достигнет оргазма, извлёк свой фаллос из лона «чёрной жрицы» и направил его прямо ей на живот.
* * *
По прибытии в Версаль маркиза с нетерпением ожидала результатов Чёрной мессы, но, увы, мадам Дю Барри всё также была весела и беспечна.
Приближался осенний бал. К этому времени Версаль разбился на два лагеря: приверженцев мадам Помпадур, возглавляемый министрами де Риго, Шуазелем и Ришелье, и приверженцев графини Дю Барри, возглавляемый комендантом Версаля графом де Ноайль. Партия мадам Помпадур повторяла все известные оскорбления, звучавшие ранее в адрес новой фаворитки, начиная с низкого происхождения и заканчивая тем, что она, пребывая в доме мнимого графа Дю Барри, удовлетворяла чуть ли ни каждого знатного парижанина. Сторонники же приводили веские доводы: род Дю Барри имеет английские корни от неких лордов Барри, имевших обширные владения под Глостером, да и во Франции владеющие имениями около Сен-Жермена и Понтуаза. Кстати, подаренные недавно графу и графине Дю Барри самим королём. Но про это обстоятельство партия де Ноайля умалчивала.
* * *
Наконец граф Монморанси появился с графиней Дю Барри на балу, где и произошло её официальное представление королевскому двору. Она повела себя естественно и безупречно, держалась весьма уверенно, словно всю жизнь провела в Версале. Неожиданно во время бала графиня Дю Барри узнала даму, пленницей которой она являлась в таинственном замке под Компьеном. Этой дамой оказалась баронесса Матильда де Обиньи, известная при дворе своей непристойной пагубной страстью к молоденьким девушкам.
Баронесса также узнала в фаворитке короля свою пленницу, придя в неописуемый ужас. Мари-Жанна высокомерно посмотрела на свою мучительницу, давая тем самым понять, что кара за её порок неизбежна. Баронесса де Обиньи сильно побледнела и под предлогом дурноты удалилась с бала.
На следующий день графиня Дю Барри получила записку и подарок: шкатулку, наполненную драгоценными камнями, как дар за молчание. Поразмыслив, Мари-Жанна не стала сводить счёты с баронессой, ей не хотелось, чтобы ещё один скандал всколыхнул почти утихшие страсти Версаля.
* * *
Почти сразу же после официального представления графиня попросила королевской милости для своей престарелой матушки. И той предоставили достойное содержание в монастыре Святой Женевьевы, где монахини стали называть её не иначе как мадам де Монранбэ.
* * *
Графиня прекрасно знала о том, что рассказывали о ней в Версале, особенно преуспевал министр, герцог Шуазель. Он лично распевал непристойные куплеты в узком кругу друзей, аккомпанируя на клавесине. Мари-Жанна, не выдержав подобных унижений, бросилась в ноги королю и обо всём рассказала. После этого судьба министра была предрешена, его отставка и ссылка стали лишь делом времени.
