— Не нужно со мной говорить!
— Тебе станет легче. Помнишь у Шекспира: "Немая скорбь!"(*12) Так будет лучше, поверь мне.
— Как будет лучше? — не поняла Кэтрин.
Поистине непомерное упрямство! Покинутой девице позволительно упрямиться, но не настолько, чтобы мешать доброжелателям защищать покинувшего ее молодого человека.
— Будет лучше, если ты успокоишься, — не без суровости начала миссис Пенимен, — если ты прислушаешься к голосу благоразумия и станешь мыслить практически; будет лучше, если ты согласишься… расстаться с ним.
До сих пор Кэтрин слушала с ледяным спокойствием, но тут она вспыхнула:
— Расстаться? Вы что-нибудь знаете?
Миссис Пенимен грустно и словно даже обиженно покачала головой.
— Твоя честь — также и моя честь, и я разделяю твою обиду. Я прекрасно понимаю твое положение, — проговорила она, печально и многозначительно улыбаясь. — Но я также понимаю и его положение.
Напрасно миссис Пенимен многозначительно улыбалась — Кэтрин этого даже не заметила.
— Почему вы говорите, что нам надо расстаться? Вы что-нибудь знаете? повторила она с прежней резкостью.
— Надо уметь смириться, — заметила миссис Пенимен, которая чувствовала себя неуверенно и старалась принять наставительный тон.
— Смириться? С чем?
— С переменой… с переменой в ваших планах.
— Мои планы не переменились! — с усмешкой проговорила Кэтрин.
— Да, но у мистера Таунзенда изменились планы, — промолвила тетушка.
— Что это значит? — спросила Кэтрин; в тоне ее и в самой краткости вопроса было столько царственной надменности, что миссис Пенимен почувствовала возмущение; в конце концов, она не для собственного удовольствия взяла на себя труд сообщить племяннице нужные ей сведения! Миссис Пенимен пробовала говорить резко, пробовала говорить строго; ни то, ни другое не действовало на девушку, и тетка была шокирована ее упрямством.
— Ну что ж, — произнесла миссис Пенимен, отворачиваясь, — если он тебе ничего не сказал…
Мгновение Кэтрин молча глядела на тетушку, потом бросилась за ней и остановила ее у двери.
— Чего не сказал? Что все это значит? На что вы все время намекаете? Чем вы меня пугаете, тетя?
— Да разве дело не расстроилось? — спросила миссис Пенимен.
— Помолвка? Вовсе нет!
— В таком случае прошу прощения. Я поторопилась и слишком рано с тобой заговорила.
— Слишком рано! — вырвалось у Кэтрин. — Уж не знаю, поторопились вы или нет, но все, что вы говорите, глупо и жестоко.
— Что же между вами произошло? — спросила миссис Пенимен, удивленная неподдельным возмущением девушки. — Что-то ведь произошло?
— Ничего не произошло, просто я люблю его сильнее прежнего!
— Потому ты и решилась его сегодня навестить? — спросила она, немного помолчав.
Кэтрин вспыхнула, словно ее ударили.
— Да, я навещала его сегодня! Но это никого не касается.
— Прекрасно; оставим этот разговор.
И миссис Пенимен снова направилась к двери. Но умоляющий возглас Кэтрин остановил ее:
— Тетя Лавиния! Куда он уехал?
— Значит, ты признаешь, что он уехал. Разве ж тебе не сказали — куда?
— Мне только сказали, что его нет в городе. И я не стала больше спрашивать, мне было стыдно, — простодушно объяснила Кэтрин.
— Если бы ты больше доверяла мне, — величественно проговорила тетя Лавиния, — тебе не пришлось бы так компрометировать себя.
— Значит, он поехал в Новый Орлеан? — продолжала Кэтрин, не слушая ее.
О поездке в Новый Орлеан миссис Пенимен слышала впервые; однако признаваться племяннице в своей неосведомленности ей не хотелось. Она припомнила поручения, которые давал ей Морис, и попыталась воспользоваться ими, чтобы выведать у Кэтрин ее секреты.
— Дорогая Кэтрин, если решено расстаться, чем дальше он уедет, тем лучше.
— Решено? Кто же это решил — уж не вы ли?
За эти пять минут Кэтрин стало ясно, как безрассудно вмешивалась тетка в ее судьбу; девушка с ужасом поняла, что та, быть может, погубила ее счастье.
— Во всяком случае, он советовался со мной, — сказала миссис Пенимен.
— Значит, это вы на него так повлияли, что он стал сам на себя не похож? — вскричала Кэтрин. — Значит, это вы его подговорили, вы отняли его у меня! Разве он ваш? К нашей помолвке вы не имеете никакого касательства! Это вы затеяли против меня заговор и дали ему совет меня бросить? Как вы можете быть такой злой, такой жестокой? Что я вам сделала дурного? Почему вы не оставите меня в покое? Я знала, что вы все испортите: к чему бы вы ни прикоснулись, вы все портите! Целый год я из-за вас была сама не своя от страха — каждый раз, когда я думала, что вы тут говорите с ним, я места себе не находила!
Горячность Кэтрин все росла; любовь открыла ей глаза, и теперь она разом поняла тетку и окончательно и бесповоротно осудила ее и торопилась излить обиду, накопившуюся за много месяцев.
Миссис Пенимен была напугана и смущена; она не видела предлога произнести задуманную речь о чистых побуждениях молодого человека.
— До чего же ты неблагодарна! — вскричала она. — Бранить меня за то, что я с ним говорила! Да мы только о тебе и говорили!
— Вот именно; этим вы ему и досадили — после ваших разговоров ему даже мое имя стало противно. Зачем вы с ним говорили обо мне? Разве я вас просила помогать мне?
— Если бы не я, он никогда бы сюда не пришел; ты бы даже не узнала, что он о тебе думает, — резонно возразила миссис Пенимен.
— Вот и очень хорошо — лучше бы он сюда не приходил и я бы ничего не знала. Гораздо лучше, — сказала несчастная Кэтрин.
— До чего же ты неблагодарна, — повторила тетя Лавиния.
Гнев и обида, пока они владели Кэтрин, поддерживали ее, как это бывает, когда утверждаешь свою силу; излив свою обиду, всегда чувствуешь успокоение. Но в глубине души Кэтрин питала отвращение к ссорам и сознавала, что подолгу и по-настоящему сердиться неспособна. Она постаралась овладеть собой и преуспела в этом ценой большого усилия, но очень скоро; она несколько минут ходила по комнате, пытаясь уверить себя, что у тетки были самые лучшие намерения. Кэтрин не удалось вполне себя убедить, но вскоре она уже могла говорить спокойно.
— Неблагодарна? Просто я очень несчастна. Трудно быть за это благодарной! Скажите же, где он теперь?
— Не имею представления. В тайной переписке я с ним не состою, сказала миссис Пенимен, весьма сожалевшая об этом, потому что она оказалась лишена возможности сообщить молодому человеку об оскорблениях, которым Кэтрин ее подвергла, — и это после того, как она столько сделала для племянницы!
