«Я уезжаю на север с первым поездом. Вернусь, как только смогу. Позвоню вам вечером. Ни о чем не беспокойтесь и берегите себя.
Сидни»
Весь день я бродила в тревоге, думая о том, что происходит. И очень жалела, что не поехала с ним.
Каждый раз, когда звонил телефон, я думала, что это Сидни, что он сейчас скажет мне, что все уладилось и он возвращается. Сидни позвонил лишь вечером, часов в девять.
— Что происходит? — спросила я сразу же.
— Все в порядке, — ответил он.
— Значит, забастовка закончилась?
— Еще нет, но скоро закончится. И на моих условиях.
После небольшой паузы мы заговорили о посторонних вещах, потом мы простились, и он повесил трубку. Я долго сидела неподвижно, глядя на пылающий огонь в камине.
Я чувствовала, что должна быть там, рядом с ним, даже если бы он и не позволил мне вмешиваться.
Бедные оборванные бледные дети не шли у меня из головы. Им придется страдать больше всего. Если у профсоюза кончатся деньги, что будет с детьми?
Внезапно я решилась. Позвонила горничной и попросила принести мне расписание поездов.
Выяснив, что есть поезд, который уходит в полночь и прибывает в семь часов утра, я приказала горничной укладываться.
Какое-то смутное соображение не позволило мне позвонить Сидни и предупредить о приезде.
«Это будет сюрприз», — подумала я и даже не стала звонить Клеоне, зная, что из преданности Норману она может выдать меня, рассказать ему о моем решении.
В поезде я не могла заснуть, хотя вагон был очень комфортабельный. Я долго лежала, глядя перед собой в темноту, и в стуке колес мне слышались одни и те же слова:
«Что ты будешь делать? Что ты будешь делать?»
Предупреждения Клеоны и Нормана приходили мне на память, и я спорила с собой:
«Дурочка ты, Линда! Ну зачем тебе все это нужно? Люди сами могут о себе позаботиться. Ты же ведь сумела? Если у человека есть мужество, он всего добьется… А откуда взять мужество на пустой желудок?»
Когда поезд наконец прибыл и я вышла из вагона, под глазами у меня были темные круги, да и вообще в половине седьмого утра я никогда не бываю в наилучшем виде. Я глубже надвинула свою фетровую шляпу и плотнее завернулась в меховое манто. На платформе гулял ветер.
Конечно, никакой машины мне никто не приготовил. Я запихнула вещи в обшарпанное такси и сказала горничной:
— Поезжайте в «Пять дубов» и ждите меня там. Я приеду позже.
Она посмотрела испуганно, словно подозревая меня в каких-то сомнительных замыслах.
Когда машина отъехала, я подозвала другое такси и спросила шофера:
— В городе есть какие-то социальные службы?
Он поскреб в затылке.
— Не знаю.
— Куда мог бы обратиться человек, чтобы помочь беднякам?
Он сплюнул.
— Немного здесь найдется таких.
— Вы хотите сказать, что никто не пытается помочь?
— Священник, пожалуй, — медленно сказал таксист. — Он-то старается.
— Отвезите меня к нему, — приказала я.
Машина тряслась и подпрыгивала на колдобинах узких улиц, казавшихся еще грязнее, чем когда я их видела раньше. Утро было сырое, промозглое, и город выглядел убогим и унылым.
По углам на мокрых грязных тротуарах топтались дети и мужчины в разбитой обуви.
Дом священника стоял в стороне от улицы, рядом с маленькой церковью. Он выглядел немного получше, чем соседние дома.
Линолеум в передней был вытоптан и местами порван, а в комнате, куда меня провели, облезлые обои кое-где висели клочьями. Мебель была дешевая и уродливая, камин пустой и холодный.
«Если священник походит на свою комнату, — подумала я, — мне от него будет мало толку».
Открылась дверь, и вошел мужчина, молодой, высокий, с тонкими, благородными чертами серьезного лица. Я бы сказала, почти красивый, не выгляди он таким больным. В наружности его было что-то чахоточное. Одежда, как я заметила, сильно поношенная.
Но пожатие его руки было твердым и сердечным. Он мне сразу понравился.
— Вы хотели меня видеть? — спросил он, явно удивленный моим появлением.
Видимо, я очень отличалась своим костюмом от обычных его посетителей.
— Хочу посоветоваться с вами, — сказала я. — Но прежде… не дадите ли вы мне чашку чая? Я только что с поезда.
— Мы с сестрой как раз завтракаем, присоединяйтесь к нам, а потом мы поговорим, — сказал он.
Мне не только хотелось чаю, важно было как-то осмотреться, разобраться, что к чему. Ведь я приехала сюда под влиянием порыва, и мне было немного не по себе.
Что я делаю? Чего я хочу?
Навстречу мне из-за стола поднялась женщина. Внешне она походила на брата, только с виду поздоровее и с манерами немного суетливыми, но добродушными, которые невольно привлекли меня.
— Моя сестра, мисс Вестон, — сказал он. — А ваше имя…
— Глаксли, — сказала я, — леди Глаксли.
В глазах его промелькнуло что-то, ясно сказавшее мне, что ему знакома эта фамилия и что он знает, кто я такая.
Брат и сестра оказали мне самый теплый прием.
Мисс Вестон налила чаю и извинилась, что может предложить только хлеб с маслом и с джемом.
Я так проголодалась, что приняла все с благодарностью. Я сразу же определила, что так называемое масло было на самом деле дешевым маргарином — этот вкус я еще не забыла.
Чай был прекрасный, горячий, и через несколько минут я уже могла приступить к разговору.
— Пожалуйста, скажите мне правду — бедствия от забастовки очень серьезные?
— Боюсь, что да, — ответил священник. — Вы хотите знать правду, и я скажу без обиняков — рабочие в отчаянном положении, а их семьи и того хуже. Большинство из них последнее время без постоянной работы, и сбережений у них уже не осталось.
— А профсоюзная помощь? — спросила я.
— Прекратилась вчера. Моя сестра работала весь день и сегодня тоже продолжит. Мы открыли для женщин и детей бесплатную столовую, где раздавали суп, но средств у нас мало, и, если не поступит никакой помощи, не знаю, сколько мы еще сумеем продержаться.
— Дело не только в голодных детях, — перебила его сестра. — Некоторые женщины совсем больны, они отказывали себе во всем неделями. А многие из них беременны. Но мы даже и помыслить не можем помочь им, чтобы не лишить детей последнего.
— Но, если я достану деньги, вы организуете помощь детям и женщинам? — спросила я.
Я понимала, что для рабочих мы ничего не сможем сделать, но дети не должны были страдать.
У священника засветились глаза.
— Вы действительно могли бы достать деньги, леди Глаксли? Хотя бы только на суп, это все же лучше, чем ничего. Правда, детям полезнее было бы молоко.
