Сам густой оттенок этого загара говорил, что приобретен он не под здешним солнцем, а под более жарким. Не красавец, Рандвер мог бы выглядеть приятно, если бы не мешал очень заметный кривой шрам: он начинался на середине носа, спускался вниз, огибал рот и заканчивался на подбородке ниже левого угла губ. Шрам был не свежим, но и не слишком старым: судя по розовому цвету с легким сизым отливом, примерно годичной давности. Зато в левом ухе у гостя висела золотая серьга в виде длинной капли с жемчужиной – Снефрид вгляделась и убедилась: да, не медная, золотая! Выкрашенная в светло-красный цвет льняная рубаха была обшита узорным шелком в какой-то крупный красно-сине-белый узор, который на узких полосках отделки не удавалось рассмотреть.
Рандвер не мешал ей, с тем же любопытством рассматривая ее. Когда Снефрид наконец, опомнившись, взглянула ему в глаза, то встретила взгляд сосредоточенный, пытливый, одобрительный и какой-то многозначительный, как будто ему есть до нее особое дело. Снефрид беспокоилась все сильнее. Этот человек был весьма похож на третьего из владельцев ларца. Правда, он не назвался никаким из имен Одина, но…
– Рад тебя видеть, Снефрид! – повторил Рандвер. – У меня для тебя есть хорошие новости.
– Вот как? – Снефрид попыталась улыбнуться, но невозмутимость давалась ей нелегко. – За последнее время я отвыкла от хороших новостей. В чем же они заключаются?
Рандвер еще миг помедлил, наслаждаясь ее напряженным внимание, а потом сказал:
– Незадолго до начала минувшей зимы я видел твоего мужа, Ульвара Любимца Норн.
– Ах! – Снефрид вскрикнула от неожиданности, а Рандвер с довольным видом засмеялся.
– Это так. В ту пору, как гуси летели на юг. Туда, откуда мы прибыли.
– Где ты его видел? – Снефрид подалась к нему. – И он был жив? Свободен?
– Жив и свободен! – Рандвер накрыл ее руку своей широкой ладонью, но Снефрид отдернула свою. – Мы все, и я, и он, и еще две с лишним тысячи человек, вернулись из сарацинских стран, с Хазарского моря.
– Куда вернулись? – От избытка чувств Снефрид не могла сидеть и встала.
Рандвер властно взял ее за руку и снова усадил:
– Сиди. Никуда бежать не надо, он сейчас очень далеко. Это мы с парнями прибыли в Бьёрко – так рано, как только море оттаяло, чтобы отплыть из Альдейгьи, – а Ульвар остался на востоке.
Снефрид покорно села на прежнее место. У нее горела голова, сильно билось сердце, кровь шумела в ушах. Все вокруг немного плыло, и она боялась, что не сумеет расслышать и понять все, что он ей говорит.
– Как далеко? У сарацин?
– Нет, поближе. Знаешь ли ты такую страну – Мерямаа?
– Нет.
– Гарды знаешь?
– Слышала.
– Если идти по Восточному пути, то море кончается близ Альдейгьи. От нее большая река Волхов ведет на юг, к Хольмгарду, там сидит Олав конунг. Его жена Сванхейд – внучка нашего конунга, старика Бьёрна. От Хольмгарда речные пути ведут далеко на восток. И если ехать по ним целый месяц, то будет Мерямаа. Это лесная страна, там густые леса, почти нет городов, а какие есть, те маленькие. Живет там народ, что называет себя «мере», их язык совсем не похож на наш. Но там есть одно место, вроде округа, оно называется Бьюрланд – Страна Бобров. Там три селения, а в них несколько поколений живут наши люди, потомки свеев и аландцев, и до сих пор говорят на северном языке. У них даже есть свое святилище, в нем годи, а у него настоящее «кольцо клятв». Их главный город – Силверволл, Серебряные Поля. Говорят, один старый конунг, дед Олава, что ли, зарыл там огромный клад из тысяч шелягов. Все они платят дань Олаву из Хольмгарда. И вот там, в Силверволле, теперь живет Ульвар.
Снефрид смотрела на Рандвера, не находя слов. Главным ее чувством было потрясение. Ей как будто рассказали, что Ульвар поселился в Асгарде или еще какой-то волшебной стране. Четыре лета она столько думала об Ульваре, говорила о нем с домочадцами и чужими людьми, пыталась угадать, что с ним стало. Вся округа верила, что он служит начальником стражи у кейсара в Миклагарде, и Снефрид сама почти в это поверила, хотя еще помнила, что сама же придумала. То, что об Ульваре наконец появились настоящие, не выдуманные сведения, поразило ее так же, как если бы солнце сошло на землю и стало прогуливаться у них на овечьем пастбище.
– Как он туда попал? – наконец спросила она.
– Он был вместе с нами у сарацин. У него же тут случились какие-то неприятности насчет денег, да? Он рассказывал, его ограбили викинги, отняли товара на три сотни серебра. Он не хотел возвращаться домой без товара и денег, а как раз в это время на Готланде оказался Хродрик Золотые Брови, знатный человек из Дании. Он ехал в Хольмгард, чтобы вместе с людьми Олава пойти на сарацин. Ульвар вступил в его дружину и тоже поехал к сарацинам. Мы пробыли там три лета и две зимы. А прошлой осенью наконец сумели вернуться. Мы бились на Итиле с хазарами, потом все лето, чуть ли не до снега, пробирались по чужим землям, лесам и рекам, чтобы попасть домой, на север. Сам Один вел нас и указывал правильный путь. Никто ранее не знал, что можно от Хазарии дойти до Хольмгарда всего по двумя рекам – Итилю и Валге. Раньше туда ездили через много других рек и волоков…
– Но как вышло, что Ульвар не вернулся домой вместе с вами? – перебила его Снефрид. – Что ему помешало?
– Послушай, чтобы вернуться, ему же надо выплатить три сотни серебра. Он тоже раздобыл кое-что… Мы все привезли хорошую добычей! – Рандвер опять подмигнул и притронулся к золотой серьге у себя в ухе. – Но трех сотен у него не набралось. Не знаю, сколько точно ему досталось, но он передал тебе вот это.
Рандвер открыл кожаную сумочку на поясе и вынул тонкий серебряный браслет. На его расширенных концах сидели два маленьких камушка голубой бирюзы, а между ними тянулся тонкий узор в виде каких-то ростков.
– Это тебе от него, – Рандвер положил браслет на колени Снефрид. – И он просил передать: он решил остаться жить в Мерямаа, в Силверволле. Там добывают очень много дорогих мехов, куниц и бобров, и если покупать их прямо там, а не на Готланде, то можно быстро разбогатеть. Он сдружился кое с кем из тамошних людей, русов и мери, и надумал остаться жить с ними. Он сказал: если он
