В самый разгар вечернего чаепития, к которому были приглашены гости, доктора Берча вызвали к больному. Корделия огорчилась: ей нравилась его живая, четкая, немного категоричная манера разговаривать.
За ужином мистер Фергюсон сообщил, что Холлоуз поклялся, будто собственноручно запер окно в библиотеке. В полиции ему пообещали организовать наблюдение за домом.
Корделия ненадолго вышла в сад. Перед этим она привязала к раме своего окна носовой платок – на случай, если Стивен не получил ее послание.
Сгустились сумерки. В доме зажгли газовые лампы. Корделия сидела с книгой и украдкой поглядывала на спящую в кресле тетю Тиш. Жаль, что она так не умеет.
В четверть одиннадцатого из своего кабинета показался мистер Фергюсон – это послужило всем сигналом расходиться и гасить свет. К половине одиннадцатого дом погрузился во тьму.
Корделия перестала тревожиться. Они чуть не попались, но спаслись благодаря случаю и предприимчивости Стивена. Помехи никуда не делись, но, по крайней мере, можно не бояться немедленного разоблачения. Она отвязала платок и начала раздеваться. Из-за ужасной паники они не договорились о новой встрече. Но это не так уж важно. Главное, опасность миновала. "Господи, если мне суждено порвать с моей теперешней жизнью, сделай так, чтобы это произошло честно и открыто, а не тайком; чтобы мне не изведать позора быть застигнутой на месте преступления!"
Корделия сложила одежду и опустилась на колени, не зная, о чем еще молить Бога. В гардеробной послышались шаги.
Она вскочила, обернулась и отступила назад, к изголовью кровати, не спуская глаз с медленно открывающейся двери.
Это был Стивен.
Без шляпы, в старом твидовом сюртуке, серых панталонах и мягких башмаках на каучуковой подошве. Он щурился от света. Они воззрились друг на друга.
– Стивен! Разве ты не получил мое письмо?
– Получил, – хмуро ответил он. – Что произошло?
– Они решили, что это воры, и обратились в полицию. Дом охраняется.
– Полиция? Это меня не волнует. Тебя не заподозрили?
– Нет. Как ты сюда попал?
– Как вчера – через окно. Практика – великое дело. Корделия схватила свой капот и запуталась в нем.
– Когда я услышала шаги, то чуть не умерла от страха.
– Ты меня боишься?
– Нет. Но вдруг кто-нибудь заметил?…
– Не может быть. На улице черно, как в угольном погребе.
– Я же просила тебя не приходить.
– Знаю. – Он пристально смотрел на нее; в глазах читалась мрачная решимость. – Делия, ты можешь говорить что угодно – все это без толку. Завтра вернется Брук. Я должен был увидеться с тобою сегодня.
– Ты сошел с ума!
– Нас здесь могут услышать?
– Нет – если будем разговаривать тихо.
– Твоя дверь заперта?
– Нет.
Он пересек комнату и осторожно повернул ключ в замке. Корделия стояла возле кровати в белом капоте и белой ночной рубашке, заложив руки за спину и следя за ним лихорадочно блестевшими глазами.
Какой-нибудь пустяк способен в корне изменить тональность свидания. Казалось, поворот ключа начисто вымел из их памяти все, сказанное до сих пор, а также события прошлой ночи, мысли о полиции, страх разоблачения – все на свете. Они были одни в запертой комнате, надежно укрытые от посторонних глаз, наедине со своей великой тайной. Стивен обернулся и вперил жгучий взгляд в Корделию. Она не отвела глаз.
Он приблизился. Она была так молода и беззащитна. Он не сомневался в своей любви. Она положила руки ему на плечи, отчасти для того, чтобы удержать его на расстоянии, и, как могла, сопротивлялась его объятиям, но в самом этом сопротивлении сквозила любовь.
– Не волнуйся, любимая, прошу тебя. Тебе нечего бояться. Ведь мы любим друг друга, правда? Это единственное, что имеет значение. Нельзя всю жизнь прожить несчастной и одинокой. Какой смысл бороться с собой?
Он продолжал говорить, а она вслушивалась – не в слова, а в интонацию. На нее нахлынула теплая волна и смыла остатки сопротивления. Корделия стояла на краю пропасти, не чувствуя времени, и наконец настал момент, когда вся прошедшая жизнь перестала существовать, и она позволила себе сойти с ума и ринуться в бездну.
Брук был в приподнятом настроении. Он получил письмо из Атенеума, с приглашением в следующем месяце выступить у них с чтением своих стихов. Он годами мечтал о подобной чести, и она свалилась на него как раз вовремя: когда его самоуважение достигло низшей точки.
К тому же Брук неплохо себя чувствовал, что случалось крайне редко. Забыв печали, он с воодушевлением беседовал с женой и даже не огорчился из-за того, что она в его отсутствие трижды побывала в красильне. Будь Корделия в настроении, она оценила бы это по достоинству, поняла бы, что он жил с постоянным ощущением своей неполноценности и только во имя самозащиты сопротивлялся переменам.
Они обсудили предстоящий летний отдых.
Наконец Брук что-то заметил и встревожился.
– Что с тобой, дорогая? Только не говори, что ты неважно себя чувствуешь.
– Я прекрасно себя чувствую, – ответила она. – Просто сегодня очень душно.
– Ты по мне скучала?
– Конечно.
– Тебя кто-нибудь навещал?
Она поведала ему о гостях в пятницу.
– В пятницу? – удивился Брук. – Ты имеешь в виду – вчера?
– О… Неужели это было только вчера? А мне показалось – сто лет назад.
– Все-таки что-то случилось, – настаивал он. – Отец?…
– Нет-нет. Никто и ничего, я же сказала. Просто на меня давит зной. Пойду прилягу.
– Как хочешь, родная.
Прилечь – но не спать. Разве пятница была вчера? Нет, это было давным-давно – в какой-то другой жизни. За несколько часов можно прожить целую жизнь. Вначале, при первых поползновениях Брука доказать ей свою любовь, Корделия почувствовала дурноту, гнев, унижение и дикий страх перед неизбежным разоблачением. Он не мог выбрать худшего момента – когда еще были свежи воспоминания о прошлой ночи. Корделия принимала ласки мужа с таким же отвращением, как если бы знала, что в гардеробной прячется мистер Фергюсон.
Брук больше не донимал ее расспросами, но время от времени бросал в ее сторону удивленный взгляд. Как большинство болезненных людей, он был вечно погружен в собственные ощущения, однако его нельзя было обвинить в нечуткости; он угадал перемену в отношении Корделии, хотя и был далек от понимания истинной причины.
* * *
Корделия давно не видела Стивена. Она не покидала Гроув-Холла, даже написала матери, что помогает мистеру Фергюсону и поэтому не сможет какое-то время бывать у них – примерно с месяц. Потом она нажала на Брука, и он в конце концов согласился уехать, так что оставшуюся часть июля они провели в Саутпорте. Корделия прилагала бешеные усилия, чтобы воскресить в своем сердце любовь к мужу, но эти попытки были обречены на неудачу, потому что нельзя воскресить то, чего никогда не существовало в природе. Даже если она вдруг разлюбит Стивена, это ничего не изменит.
