– А тебе этого хочется?
Он не обратил внимания на ее вопрос.
– А потом я отведу тебя в свою постель.
– Сейчас же утро, – ахнула она, шокированная.
– А ты считаешь, люди занимаются любовью только по ночам, Джиллиана?
– Я как-то никогда не думала об этом, – призналась Джиллиана. Любовные свидания с Робертом происходили тайно, в темноте, когда им обоим удавалось незаметно улизнуть из дома.
Больше она ничего не успела сказать. Грант наклонил голову и поцеловал ее. Поцелуй был не таким, как тот, первый или даже второй под куполом дворца. Ощущения захватили ее настолько, что все слова разом куда-то исчезли. Губы Гранта были теплыми, язык настойчивым и горячим, способным возбуждать так много эмоций, что она не в состоянии была распознать их все. В один миг Джиллиана очутилась в водовороте, внезапно закружившись в темном, вертящемся калейдоскопе ярких красок и цветов.
Руки сами потянулись кверху и стиснули плечи Гранта. Он был ее якорем. Он создавал эти восхитительные ощущения и в то же время был единственным спасительным оазисом в ее изменившемся, пошатнувшемся мире.
Последней здравой мыслью Джиллианы было, что она должна бежать от него, а не держаться крепче.
Грант наклонился и, подхватив Джиллиану на руки, понес к задней стене лаборатории, где за поднимающейся панелью скрывалось несколько комнат. О существовании этих потайных комнат он узнал лишь после смерти отца. Грант сделал их своими, установив в одной из них удобную кровать, которая служила ему, когда он слишком уставал, чтобы возвращаться в Роузмур. Еще одна небольшая комнатка служила ему чем-то вроде кабинета, где он делал записи, третья же предназначалась для его камердинера, который всегда находился поблизости.
Грант опустил Джиллиану на пол рядом с кроватью, но не поцеловал. Он не станет ее уговаривать, убеждать, ибо ему важно, чтобы она была здесь по собственной воле.
Все, что произойдет, должно произойти не в результате соблазнения, а по взаимному согласию.
Джиллиана ничего не говорила, словно она каким-то образом знала, что слова нарушат неповторимую прелесть момента. Окинув себя взглядом, она приложила пальцы к корсажу, как будто измеряя выпуклость груди, затем медленно, одну за другой, начала расстегивать пуговицы платья.
Когда лиф распахнулся, она повернулась и наклонила голову, одной рукой придерживая массу волос на затылке.
– Развяжи мне, пожалуйста, завязки на юбке, – мягко попросила она.
Его пальцы дрожали на узле, и на мгновение возник соблазн вернуться в лабораторию за каким-нибудь инструментом, чтобы разрезать эту чертову штуковину. В последний момент, прежде чем здравый смысл оказался погребенным под отчаянием, узел, наконец, расслабился, и Грант успешно выполнил свою задачу.
Ему следовало бы знать, что раз уж она ступила на этот путь, то не свернет с него, а примет искренне, от всего сердца. Джиллиана медленно повернулась к нему, дергая за рукава платья и постепенно стягивая их. Сначала она сняла корсаж, затем освободилась от юбок и положила снятую одежду на стул. И все это время она не отворачивалась от Гранта, не просила его отвернуться, пока она раздевается.
Солнечный свет омывал ее тело, легко касаясь плеч и рук идеальной формы.
Грант сейчас не мог бы сказать, чего ему хотелось больше – чтобы она замедлила свои движения, дабы вдоволь на нее насмотреться, или чтобы поспешила и дала ему возможность поскорее увидеть ее обнаженной.
По прошлому опыту он знал, что под платьем у нее не один слой нижнего белья: сорочка, панталоны, корсет и никак не меньше двух нижних юбок.
Но Джиллиана справилась со всем этим так же быстро, как, очевидно, и с принятием решения. Каждый раз, снимая с себя очередной предмет одежды, она аккуратно складывала его и присоединяла к остальной одежде на стуле.
– Как ты аккуратна, – поддразнил он ее.
Она склонила голову, но ничего не сказала. Возможно, она боялась, что ее слова нарушат волшебство, возникшее между ними. Но ее опасения были напрасны. Ничто не могло разрушить эти чары. Хоть весь дворец взлети на воздух, Гранту было бы наплевать. Единственное, что могло удержать его от того, чтобы заняться с ней любовью, это сама Джиллиана.
Однако, к счастью, она продолжала хранить молчание. Ни единого упрека добродетели не слетело с этих красивых губ. Ни единого взгляда сожаления не промелькнуло в этих прекрасных голубых глазах.
Оставшись в одной сорочке, Джиллиана наклонилась и сняла туфли, одной рукой опершись о кровать для поддержки, а другую протянув к нему. Грант схватил ее за запястье, прижавшись губами к пальцам.
Она улыбнулась, но по-прежнему ничего не говорила.
На очереди были ее белые чулки, простые и практичные. Вначале она стащила подвязку вниз по бедру, затем по колену, икре и лодыжке. Наклонилась и подняла ее, но прежде чем успела положить на стул, Грант забрал у нее подвязку и теперь держал в руках, словно талисман. Она была теплой. Тепло Джиллианы.
Он жаждал поцелуя, но Джиллиана отступила назад.
С чулками было быстро покончено, и теперь почти ничего не скрывало ее наготы. Грант сорвал с себя сюртук и небрежно бросил его поверх ее одежды. Он бы и рубашку стянул одним рывком, не тратя время на пуговицы, но под действием ее улыбки заставил себя успокоиться и сдержаться.
Когда Грант наклонился, чтобы снять туфли, Джиллиана сбросила с себя сорочку. И только увидев, как рубашка упала на пол, Грант осознал, что Джиллиана обнажена.
Очень медленно он повернулся, отмечая в своем сознании каждую тикающую секунду как важную и неповторимую. Она снова сделала нечто совершенно необыкновенное и настолько в духе Джиллианы, что он почти ожидал этого.
Она стояла перед ним, взгляд был твердым, уверенным. Руки вытянуты по бокам, ладони прижаты к бедрам. Плечи прямые, а поза как у одной из статуй возле дворца. Только эта женская фигура не была задрапирована прозрачным одеянием. Никакая тога не прикрывала ее. Она не пряталась ни за какими ухищрениями, ни за покровами, ни даже за ложной скромностью.
Грант поспешно сбросил с себя одежду, чтобы быть с ней на равных.
Он поднял руки и положил обе ладони на ее руки повыше локтей, отмечая разницу в цвете их кожи. Кожа Джиллианы была изысканно-бледной, цвета слоновой кости, а его – очень смуглой, почти коричневой. Контраст был удивительным и странно возбуждающим.
Сейчас, вот в этот момент, в эту секунду, он должен был остановиться, убрать руки и дать ей возможность собраться с мыслями. Именно в это мгновение следовало дать ей время отказать ему или прогнать его из комнаты. Ушел бы он? Неохотно, крайне неохотно, но ушел бы. Все, что ей нужно сделать, это сказать одно слово, и он повернется, соберет свою одежду и оставит ее.
