— Сэр Ричард Рэтклифф вынужден был потребовать объяснений у короля. Его северное воинство хранит верность памяти королевы, дочери великого Варвика, позвольте вам напомнить. Любое нанесенное ей оскорбление может лишить короля поддержки его сторонников.
Крессида онемела от ужаса, наконец, все осознав, и судорожно ухватилась за резной столбик кровати, чтобы не упасть. Медленно, неумолимо жестокая правда случившегося проникала в ее затуманенный мозг.
— Король, верховный сюзерен, должен будет теперь унизиться до того, чтобы объяснять подданным свои поступки, и притом именно тогда, когда надеялся на глубокое сострадание и поддержку. Ему придется отправиться на Клеркенуэлл, в рыцарский зал Сент-Джона, и публично заявить, что он никогда не собирался жениться на собственной племяннице. Какое унижение! Право, не понимаю… — продолжал он, — не понимаю, прежде всего, как мог кто-нибудь поверить, что такое возможно. Чтобы король женился на незаконнорожденной девице, неважно даже, племянница она ему или нет, когда его собственные притязания на трон объяснялись именно тем, что дети его брата — бастарды. Вы хоть об этом подумали? Или вам так задурманила голову ваша дружба с леди Элизабет, что вы готовы поверить всем ее словам?
Крессида чувствовала, что, если не соберет сейчас все свои силы, дело кончится трусливым обмороком. Она заставила себя выпрямиться и унять дрожь.
— Милорд, — выговорила она чуть слышно, — вы не можете верить, что я хотела повредить делу короля. Если нас подслушали…
— «Если нас подслушали», вот как! — Его лицо исказила жестокая гримаса. — Вы, я полагаю, имели в виду себя и мастера Проссера?
Голос не слушался ее, и она лишь кивком подтвердила его догадку.
Он опять подступил к ней вплотную и наклонился так, что его дыхание обдало ей щеку. От него сильно пахло вином. Когда лорд Ловелл уехал, он попытался найти утешение в графине с бренди.
— Итак, вы сознательно не подчинились моему приказу.
— Я не собиралась… Просто…
— Просто ваши желания сильнее страха? Она смотрела на него, не веря своим ушам. Неужели он мог подумать, что она испытывает к Проссеру сколько-нибудь глубокие чувства, что она способна изменить собственному мужу?
Он опять схватил ее за плечи, и она услышала его тяжелое, хриплое дыхание.
— Значит, вы пожелали еще раз увидеть мастера Проссера, несмотря на мои распоряжения. Неужели это было столь важно, что вы не побоялись быть там застигнутой?
— Он… он собрался уезжать…
— Ах, вот что, вам нестерпима мысль об этом. Полагаю, он не предложил вам отправиться с ним вместе? Его галантность не простиралась так далеко или он испугался последствий?
Теперь и она задышала быстрее, а страх обернулся гневом, оттого что он так несправедлив к ней.
— Ваши предположения недостойны, — резко перебила она. — Между нами никогда не было ничего, кроме дружбы. Мой отец не потерпел бы ничего иного. Хауэлл знал это и относился ко мне почтительно.
— И вас, как послушную дочь… принудили вступить в брак без любви, — насмешливо проговорил он. — Но это ведь не смирило ваши чувства, не так ли? Вы видите его снова и не можете устоять…
Она рванулась к нему и рукой, на которой было обручальное кольцо, ударила по щеке. Он слабо охнул от боли, но не выпустил ее из рук. Она чувствовала его напряженные пальцы сквозь парчовый халат.
— Как вы осмелились? — воскликнула она с яростью. — Да, я вышла за вас по приказу отца, как и вы, женились на мне по воле короля. Ни один из нас не был рад этому, но я не нарушу своего обета, как бы меня ни провоцировали и… и потом, я вам не настоящая жена…
На миг Мартин, обуреваемый яростью, отпустил ее, но тут же вновь протянул к ней руки и схватил две густые пряди рассыпавшихся на груди волос. Он крепко вцепился в них у самого ее лица, и Крессиде пришлось собрать все силы, чтобы не вскрикнуть от боли. Куда только подевалось его обычное лениво-добродушное выражение лица! Она видела набухшие на висках вены, видела, как напряглись мускулы на шее; его глаза пылали страшным огнем.
— Вот как, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Вот, оказывается, о чем вы беспокоитесь, не так ли?.. Что вы не настоящая жена?.. Что я, считая вас еще ребенком, хотел поберечь вас, избавить от того, что могло бы оказаться для вас жестоким испытанием? Но я, по-видимому, неправильно понял ситуацию. Вы не ребенок. Все ваше поведение свидетельствует об этом. Ладно же, если так, — переведя дыхание, продолжал он, — я больше не собираюсь считаться с вашими чувствами. Я могу обращаться с вами как с женой, даже бить вас, это мое право, и, клянусь Богом, вы заслуживаете этого. Только благодаря доброй воле лорда-управителя двора и великодушию короля вы избегнете наказания за ваши изменнические поступки. Они, слава Господу, все еще считают вас ребенком.
Теперь он еще крепче закрутил в руках ее волосы, и она застонала от боли, но не посмела заплакать.
— Что ж, можете избить меня… выцедить всю мою кровь до капли. Это ведь ваше право, как вы сказали! Но не смейте думать обо мне дурно. Я всего лишь попрощалась с мастером Проссером. И готова поклясться в этом перед алтарем.
— Что там вы делали с мастером Проссером или любым другим мужчиной, узнать будет нетрудно, — сказал он хрипло и, отпустив одну прядь, свободной рукой обхватил ее за плечи и поднял, притиснув к себе. Она не успела опомниться, как он бесцеремонно швырнул ее на кровать и с яростью стал рвать крючки ее халата.
Крессида негромко вскрикнула. Ее охватил ужас. Он был пьян и совершенно невменяем; в приступе безумного гнева он вполне мог задушить ее на месте.
Еще недавно она страстно желала оказаться в его руках, стать настоящей женщиной, но не так же! Он не должен овладеть ею в пароксизме ярости. Да, она жена его, но такое скорее походило бы на насилие, а не на брачную ночь.
Теперь желание покинуло ее от страха перед его безумной решимостью. Нельзя, чтобы он совершил это. Иначе им никогда не жить в согласии. Она никогда его не простит. По ее щекам струились слезы, она отчаянно царапала его нетерпеливые руки, все еще безжалостно занятые неловкими попытками развязать кушак ее халата.
— Нет, милорд, нет, вы не должны — только не так! Молю вас, не…
Ее отчаянная мольба проникала понемногу в его замутненное сознание, и он сдержал себя. Халат ее распахнулся, и он ошеломленно взглянул на лежавшее перед ним юное тело цвета слоновой кости, позолоченное отсветами огня. Гордые юные груди упруго приподнимались над изогнутым в ужасе телом.
Его вдруг словно окатили ледяной водой. Опершись на руки и стоя на коленях над нею, он отстранился, а она чуть слышно, умоляюще прошептала:
