— А вы как спали, мистер Бертран?
— Прекрасно, — ответил он.
— В самом деле? А я провела очень беспокойную ночь. Мучили всякие мысли.
— Угрызения совести? — с усмешкой осведомился Джуд.
Эйдан хмыкнул и пробормотал:
— Угрызения совести — это обычно моя проблема. Впрочем, не исключено, что это наша семейная болезнь. Ты что же, дорогая сестра, действительно чувствуешь свою вину за то, что втянула в скандал целое графство?
Марисса фыркнула и пробурчала:
— Я никого ни во что не втягивала, И дело вовсе не в моей вине. Просто я злилась на Джуда. Ты знаешь, что эта женщина призналась, что считала себя влюбленной в него?
Эйдан приоткрыл глаза.
— В самом деле? Но это же западня, мой друг! — Он покосился на Джуда. — Я бы на твоем месте проявил предельную осторожность.
— Помолчи, Эйдан Йорк! — крикнула Марисса. — Джуд — мой жених! Не забывай об этом!
Он снова закрыл глаза.
— А я-то думал, что ты хочешь от него избавиться, дорогая сестра. Выходит, я ошибался?
— Нет, но я… — Марисса умолкла, ошеломленная тем, что вопрос был поставлен настолько прямо. «Что же ответить, что ответить?..» — лихорадочно размышляла она.
К счастью, Джуд пришел ей на помощь. Взглянув на нее с усмешкой, он проговорил:
— Мы с ней решили, что будем с уважением относиться к нашей помолвке.
Эйдан снова хмыкнул, однако промолчал, А Джуд по-прежнему ее игнорировал; он явно не желал с ней общаться. Но Марисса никак не могла с этим примириться. Пристально посмотрев на него, она сказала:
— Я пыталась поговорить с Вами, мистер Бертран. Не могли бы вы уделить мне несколько минут?
— Я не слишком обучен таким тонкостям, как светские беседы, — проворчал в ответ Джуд.
Эйдан вдруг резко выпрямился и, поморщившись, проворчал:
— Черт побери, не могу находиться рядом с вами. Просто невозможно слышать, как вы постоянно друг друга в чем-то обвиняете. Уж лучше я поеду верхом. А вы тут ведите себя должным образом.
Распахнув дверцу, он на ходу выпрыгнул из кареты.
В следующую секунду дверца за Эйданом захлопнулась, и Марисса с Джудом остались наедине. Какое-то время оба молчали. Наконец Марисса спросила:
— Почему вы так жестоки?
Джуд не ответил. И даже не посмотрел в ее сторону.
Судорожно сглотнув, Марисса вновь заговорила:
— Я очень сожалею, если оскорбила вчера ваши чувства. Просто я… я не понимаю…
— Я это заметил.
— Что именно?
— Что вы не понимаете, почему Пейшенс влечет ко мне.
Пейшенс?.. О Господи! Почему-то ей показалось, что он произнес это имя с необыкновенной нежностью. А может, действительно просто показалось?
Стараясь взять себя в руки, Марисса продолжала:
— Не только она. Я видела, как другие женщины смотрят на вас. Смотрят так, словно вы самый родовитый, самый богатый и…
— Самый красивый? — Джуд произнес это с горечью в голосе.
«Да, верно, — подумала Марисса. — Женщины смотрят на него так, как будто он редкостный красавец, хотя это совсем не так». «Ты считаешь меня безобразным», — вспомнились ей слова Джуда, и у нее перехватило горло. Стараясь не расплакаться, она прошептала:
— Рядом с тобой, Джуд, я всегда ужасно нервничаю.
Тут он наконец-то повернулся к ней. И глаза его были холодны как лед.
— Марисса, я не буду доказывать, что достоин тебя. Я не нуждаюсь в твоем одобрении. Но ты должна знать: я захотел жениться на тебе потому, что ты мне понравилась. И я надеялся, что сумею пробудить у тебя ответные чувства.
— Ты мне и в самом деле нравишься! Я уже говорила тебе об этом!
— И тем не менее ты недоумеваешь и спрашиваешь; что могут видеть во мне другие женщины? Ты действительно хочешь это знать?
— Я… я знаю, что ты очень порядочный человек, Джуд. Я нисколько в этом не сомневаюсь.
— Порядочность — это вовсе не то, чего хотят от меня женщины, — проворчал Джуд. — И они не хотят моей любви, дорогая Марисса. Они хотят мужчину, вот и все. Хотят моего тела. Хотят тех удовольствий, которые я могу им доставить. А те из них, которые знают, что моя мать была проституткой, очень надеются, что в их постели я буду животным.
Джуд умолк и вопросительно взглянул на Мариссу — словно ожидал ее реакции. Но она молчала, и он продолжал:
— Я долго мирился с подобным отношением ко мне, и меня оно никогда не беспокоило. Не беспокоило, пока я не понял, что хочу от тебя другого… Но ты видишь во мне только это, только то, что видят все прочие женщины, разве не так? Ты видишь во мне огромного сильного мужчину, который может доставить тебе удовольствие, но который ни на что другое не годится, верно?
— Нет! — воскликнула Марисса. — Это неправда!
— К сожалению, чистейшая правда. Но ты, возможно, не хочешь признаться в этом самой себе.
Марисса почувствовала, что на глаза ее навернулись слезы. Тихонько всхлипнув, она прошептала:
— Но я ведь говорила тебе… Говорила, что ты мой друг.
Он резко взмахнул рукой, словно отметая ее слова.
— Джуд, пожалуйста… Поверь мне, Джуд. Я знаю, что ужасно оскорбила тебя, но это потому, что я… Я очень на тебя обиделась.
Он вдруг пристально посмотрел на нее, и сейчас Мариссе захотелось, чтобы он отвернулся. Потому что она увидела в его глазах… презрение. И еще — боль.
— Может быть, завтра я попрошу у тебя прощения за эти мои слова, — отчетливо проговорил Джуд, — но сегодня я хочу, чтобы меня оставили в покое. Понимаешь?
Марисса снова всхлипнула. Пытаясь сдержать слезы, она прошептала:
— Я ничего от тебя не хотела, Джуд. И не просила тебя ни о чем. Тем более не предлагала тебе стать моим мужем. Ты не имеешь права говорить о моих чувствах и осуждать их. А если ты чего-то хочешь от меня, то это твоя забота, а не моя.
Джуд какое-то время молчал, словно обдумывал ответ. Наконец, пожав плечами, пробормотал:
— Возможно, ты права. Приношу извинения за попытку взвалить на тебя тот груз, который ты сама не выбирала. Наверное, это не очень-то честно с моей стороны.
Его слова нисколько не успокоили ее, напротив, сделали боль в груди еще более острой. Такой ужасной боли Марисса никогда прежде не испытывала — казалось, грудь вот-вот разорвется.
Марисса сделала несколько глубоких вдохов, но боль не уходила. Неужели эта боль теперь всегда будете ней?
«Почему, почему? — спрашивала она себя. — Почему со мной все это происходит?»
Она заявила, что не понимает, почему Джуд так нравится другим женщинам, но, вероятно, дело вовсе не в других женщинах, а в ней самой. Наверное, она не могла понять свои собственные чувства к Джуду, хотя она нисколько не сомневалась: чувства эти были необыкновенно сильными.
