– Он великолепен! – прошептала Вирджиния и, повернув голову, увидела, что Маркус Рилл приближается к герцогу.
И тогда, сквозь ветви деревьев, скрывавших ее Вирджиния разглядела, что Маркус держит в руке. Это была трость с вкладной шпагой, и, направляясь галопом к герцогу, он выдернул ее из рукоятки. Вирджиния хотела закричать, чтобы предупредить герцога. Но она понимала, что он тоже должен был увидеть шпагу. И она отметила, что герцог совершенно спокойно ждет приближения своего кузена, сидя верхом на черном жеребце.
«Он не посмеет, – подумала Вирджиния. – Маркус не заколет его сейчас».
Вирджиния ждала, что Маркус Рилл подъедет к герцогу. Она наблюдала за ним спокойно, будто перед ее глазами развертывалась ожившая картина, а не реальное событие. Но, к ее удивлению, Маркус, приближавшийся к герцогу галопом, свернул в сторону, подъехал к крупу жеребца и нанес удар, воткнув острие в его круп.
Раненое животное взвилось в воздух, поднялось на дыбы и взбрыкнуло от боли. Маркус развернул лошадь и галопом помчался обратно. Теперь герцог, стремясь взять под контроль свою лошадь, не мог ничего сделать, чтобы предохранить животное от новых уколов. Блестящий клинок шпаги, спрятанной в трости, вновь вошел на глубину двух-трех дюймов, из крупа лошади забила струя крови.
Обезумев от боли, жеребец галопом понесся прочь от своего противника. Маркус Рилл преследовал его, наклонившись далеко вперед над шеей своего жеребца, чтобы снова и снова наносить удары по крупу истекающего кровью животного. Затем с почти непереносимым ужасом Вирджиния увидела, что Маркус направляет черного жеребца к оловянной шахте, неустанно подгоняя его непрерывными ударами своей шпаги, а измученное животное брыкается и несется сломя голову.
Вирджиния услышала гневные крики, но не была уверена, кто закричал: герцог или Маркус, так как ветер уносил слова в сторону. Две лошади стремительно приближались к шахте, а она, с бешено бьющимся сердцем, могла только ждать, наблюдая за происходящим.
И вот, когда Вирджиния почувствовала, что вот-вот потеряет сознание от ужасного зрелища, она увидела, как на самом краю темного зияющего отверстия герцог с необыкновенным искусством повернул свою лошадь. Маркус Рилл, все еще несшийся галопом, выставив вперед свою шпагу, не понимал до последней секунды, что трудно будет сманеврировать.
Держа поводья только одной рукой, он не сумел управлять своей лошадью так, как того требовали обстоятельства. И лошадь, и ее всадник увидели грозящую опасность, и в диком инстинктивном усилии избежать гибели лошадь прыгнула. На секунду оба они будто застыли высоко в воздухе – и затем исчезли! Мгновенно исчезли из вида!
У Вирджинии потемнело в глазах. Голова ее поникла, и она в полубессознательном состоянии едва не сползла с седла. Нечеловеческим усилием она заставила себя выпрямиться, и дыхание, которое она слишком долго задерживала, с шумом вырвалось из ее губ.
Глаза ее были полузакрыты, однако она видела герцога. Он стоял рядом со своей лошадью, гладя и успокаивая испуганное животное. Затем он повернулся и, ведя жеребца под уздцы, направился к ней. Пусть наступил конец света, герцог находится в безопасности, и только это имеет значение!
Замок, казалось, совсем опустел. Прошло всего шесть дней с тех пор, как герцог уехал на север, в Йоркшир, сопровождая гроб Маркуса Рилла, но Вирджинии это казалось вечностью. Она не видела его с того момента, когда он подошел к ней, ожидавшей его под сенью деревьев, и она заставила себя не упасть в обморок, чудом удержавшись в седле.
Казалось, им не нужны слова; достаточно было смотреть в глаза друг другу, понимая, что они прошли через ад. Вирджиния дрожала, не в силах сдержать слез, струившихся по ее щекам. Затем герцог сказал отрывисто;
– Возвращайся в дом. Она с трудом произнесла:
– Куда… ты… пойдешь?
– За помощью, – ответил он. – Никто не должен знать, что мы были здесь вместе. Я не допущу, чтобы тебя допрашивали. Скажи в конюшне, что ты устала и что я поехал дальше один.
Он вскочил в седло и двинулся прочь, едва договорив последние слова. Хотя внешне он не терял самообладания, Вирджиния поняла по бледности его лица и напряженному голосу, что он находится в состоянии глубокого шока. Ей ничего не оставалось делать, как только повиноваться ему. Только после того, как она ухитрилась совершенно спокойно поговорить с грумами и добралась до надежного укрытия, своей спальни, она ощутила весь ужас только что пережитого. Стоя перед зеркалом, она пыталась унять озноб.
Но все же мысль о том, что герцог, наконец, избавился от опасности, принесла облегчение и постепенно сгладила потрясение от гибели Маркуса Рилла. Через несколько часов в замке узнали, что он мертв, и мисс Маршбанкс сообщила Вирджинии, что его тело должны отвезти в Йоркшир, где живет его мать, и что герцог будет сопровождать его.
Теперь, когда у мисс Маршбанкс не осталось никаких обязанностей, которые отвлекали ее, она совершенно ослабела. Несмотря на ее протесты, Вирджиния настояла, чтобы послали за доктором, который сказал, что мисс Маршбанкс должна сохранять спокойствие и оставаться в постели. Но он не мог прописать лекарство, которое облегчило бы страдания разбитого сердца, так как вся жизнь мисс Маршбанкс сосредоточивалась на герцогине, а теперь ей не для кого было жить.
Вирджиния много времени проводила у постели мисс Маршбанкс, и та рассказывала о былых временах, когда она впервые пришла в замок. Она вспоминала о грандиозных балах, на которых герцогиня затмевала всех своей красотой, о приемах, на которых та блистала, оживляя их своим присутствием, о трудоемких приготовлениях к приездам королевской семьи.
Вирджиния с удовольствием погружалась в прошлое, и порой ей хотелось записать рассказы мисс Маршбанкс. Она была уверена, что в будущем эти записки будут цениться не меньше, чем исторический справочник. Но об одном мисс Маршбанкс никогда не заговаривала: о тех тайных поручениях, с которыми герцогиня посылала ее в деревню, и о том, почему ее светлость приказывала мисс Маршбанкс забирать определенные письма у почтальона, прежде чем он доставлял их в замок. Эти темы держались в секрете, и, хотя Вирджиния упрекала себя за любопытство, ей все же очень хотелось узнать, что за всем этим скрывалось.
Дни, казалось, тянулись бесконечно. По утрам Вирджиния в одиночестве ездила верхом и проводила не меньше часа у мисс Маршбанкс. После ленча, когда мисс Маршбанкс спала, Вирджиния бродила по парадным комнатам замка, внимательно рассматривая фамильные сокровища Риллов.
Раскинувшийся на территории более четырех акров, замок был живым мемориалом прошлому и своей древностью и значительностью внушал невольное уважение. Владение никогда не принадлежало только одному человеку, но всему роду, каждому последующему поколению, и поэтому замок представлял особую ценность. Тот, кто получал его по наследству, должен был оставить его своим потомкам более богатым.
