Она сидела, выкуривая одну сигарету за другой, и думала о Роланде, об их встрече в шесть часов. Мысль о Роланде заполнила ее мозг, беспокоила, терзала ее. Должна ли она держаться мудрого совета Пегги и не встречаться с ним, или последовать велению своего слабого, любящего сердца и сдержать обещание?
Память о Поппи Хендерсон охлаждала ее пыл, однако заставляла сгорать от любопытства и ревности, которые она никак не могла унять. Она смотрела на спокойный красный отблеск электрического камина и скрежетала зубами. Ее терзали мысли: то гордые и непреклонные, то робкие, уступчивые. Почему бы ей не встретиться с ним? Это ни в коем случае не значит, что она должна поддаться мольбам, которые он может принести к ее ногам.
На какое-то мгновение она закрыла глаза и мысленно позволила себе уступить этим мольбам; представила худое, изможденное лицо Роланда, светящееся радостью и изумлением, руки Роланда, обнимающие ее, его губы на ее губах...
Она задрожала и закрыла лицо руками.
— Боже, как я ужасно слаба... Пегги Фейбьян и такие, как она, сделаны, должно быть, из кремня. Но я не кремень. Я вообще не создана быть суровой и гордой женщиной. Мне просто нужен Роланд, что бы он ни сделал... и это ужасно!..
Без пяти шесть Жонкиль вышла из салона, чувствуя на себе полусочувствующий, полупренебрежительный взгляд Пегги, и направилась к зданию, занимаемому компанией «Спидо». Она не могла нарушить обещание, данное Роланду. Она должна увидеть его, даже если это будет их последняя встреча.
В половине седьмого она все еще стояла на улице, ее глаза беспокойно блуждали по толпе, выискивая высокую фигуру Роланда. Где он? Почему он не пришел? Она вошла в здание, где ей сообщили, что он ушел в половине шестого и собирался вернуться к шести часам.
Жонкиль начала чувствовать, что если он не придет, она будет горько разочарована.
В семь часов девушка все еще ходила взад и вперед по улице около помещения компании, но Роланда не было.
Жонкиль прождала еще полчаса, затем покинула место несостоявшегося свидания и направилась домой в переполненном автобусе. Она очень замерзла, очень устала и была совершенно откровенно несчастна. До сих пор она даже не понимала, насколько сильно хочет видеть Роланда.
— Я отвратительная, ни с чем не сообразная, глупая особа, — твердила она себе, пока автобус трясся по дороге — бесконечно медленно, останавливаясь на каждом перекрестке. — Я ведь не собиралась быть особенно любезной с ним или позволить ему уговорить меня. Тогда почему я так несчастна? Только потому, что он не объявился?
Она, конечно, была не в состоянии ответить ни на один из тех вопросов, которые задавала себе. С незапамятных времен непоследовательность и глупость влюбленной женщины были не понятны ни мужчине, являющемуся другой заинтересованной стороной, ни самой женщине.
Всю дорогу до Сент-Джонс Вуда Жонкиль терзалась сомнениями. Почему Роланд не пришел? Что случилось? Может быть, он поступил так, чтобы досадить ей и унизить ее? Нет, дело, конечно, было не в этом. Когда он разговаривал с ней в ресторане, было видно, как он отчаянно стремится увидеться с ней. Что-то случилось, что помешало ему придти. Но теперь она никогда ничего не узнает; может быть, она больше никогда не увидит его.
Ей следовало быть довольной, что она избежала еще одной мучительной сцены с ним, но она тем не менее не испытывала ни малейшего удовлетворения.
Она не могла отогнать мысль о Роланде, каким она видела его сегодня в «Корнер-Хаузе». Он казался изможденным, худым — вид у него был очень неважный. Потом она снова стала думать о Поппи Хендерсон. Кто была эта девица? Нравилась ли она Роланду? Не воспользовался ли он своим прежним обаянием и очарованием, чтобы заставить Поппи обожать его? Бессовестный, непоследовательный Роланд! Это вполне в его духе — выкинуть такую штуку. Какое ему дело до того, чьи сердца он разбивает, если это его развлекает?
«Любовь мужчины и жизнь мужчины идут раздельно, но смысл жизни женщины в любви...»
Прежняя цитата! Она повторила ее Роланду в день их свадьбы. Даже теперь Жонкиль ощущала его руку, обнимающую ее, его губы, целующие кольцо, которое он надел ей на палец. И все это была игра... Он никогда не любил ее, он женился на ней, чтобы отомстить...
Жонкиль сжалась на своем сиденьи и плотно закрыла глаза.
«Почему, о почему я должна думать об этом сейчас? — внутренне кричала она себе. — Все кончено с этим, все. Я живу своей собственной жизнью и буду жить. Роланд не имеет к ней никакого отношения».
Но сегодня вечером вернулась домой прежняя удрученная Жонкиль, а не сильная, выдержанная женщина, какой ее хотела видеть Пегги Фейбьян.
Она открыла входную дверь небольшого дома в Сент-Джонс Вуде, где она жила в семье Робинсонов последние два месяца, и вошла в прихожую; вся ее стройная фигурка поникла от усталости, ноги и руки онемели. Она так долго ждала Роланда на холоде, сейчас она хотела только согреться и отдохнуть.
Доброжелательная миссис Робинсон, одна из самых терпеливых и неунывающих хранительниц домашнего очага в самых неблагоприятных обстоятельствах, поспешила из кухни в прихожую, чтобы приветствовать свою молодую жиличку.
— Ну вот и вы наконец, мисс Риверс, дорогая, — сказала она. — Мы волновались, куда вы подевались, потому что вас здесь уже целый час ждут.
Сердце Жонкиль забилось.
— Меня ждут, миссис Робинсон? Кто? Джентльмен?
— Нет, дорогая. Девушка. Славная молодая особа, но не вашего круга.
Биение ее сердца снова замедлилось. Значит, не Роланд. Глупо с ее стороны так переживать просто потому, что Роланд не пришел на встречу с ней.
Стаскивая перчатки, она медленно вошла в гостиную, где ее кто-то ждал. Это, должно быть, посыльная от миссис Фейбьян, разносившая покупки, с каким-нибудь поручением от Пегги.
Но в тот момент, когда Жонкиль вошла в гостиную и увидела худую потрепанную фигуру у камина, ее сердце снова всколыхнулось от волнения, и она прикусила губу. Это была Поппи Хендерсон, та девица, с которой Роланд был сегодня днем в ресторане.
При появлении Жонкиль Поппи поднялась. Несколько мгновений обе девушки смотрели друг на друга. Глаза Жонкиль были вопрошающими, лицо несколько раскраснелось. Поппи была угрюмой, испуганной, но с дерзостью, свойственной людям ее класса, она откинула голову назад и вызывающе смотрела на Жонкиль.
— Вы миссис Чартер? — спросила она отрывисто.
Эта фамилия, столь непривычная для Жонкиль, заставила кровь горячей волной прилить к ее щекам. Но отвечала она совершенно спокойно.
— Да, я миссис Чартер. Но здесь меня знают как мисс Риверс. Могу я узнать, почему вы пришли?
