По дороге мы заскочили в заведение на Норт-Фредерик-стрит, чтобы пропустить по стаканчику. Посетители, все как один, уставились на наши с Бэйбой бальные наряды. Бэйба очень переживала, что не смогла достать мех.
– Чем будем травиться? – спросил Туша, хлопая Имонна по спине.
Имонн был изобретателем, о чем свидетельствовал скромный значок, который он, должно быть специально, перевесил с лацкана своего повседневного костюма на черный пиджак, взятый напрокат. Он пожелал томатного сока, чем вызвал обиду со стороны Туши. Чтобы замять недоразумение, Бэйба сказала, что мы с ней выпьем по полной порции.
Мне пришлось танцевать с Имонном большую часть вечера, он ведь был моим партнером. Он мне уже все уши прожужжал своим «клево», «очень клево». Это были первые бальные танцы, на которые он попал. Его восхищение вызывало почти все: и то, что пол скользкий, и розовый свет повсюду, и оба оркестра, и свисающие с потолка бумажные цветы, и накрытые для ужина столы. Плечи и спина у меня в этом платье были открытыми, и он весь вечер лапал мою голую спину своими розовыми ладонями. Волосы и даже ресницы у него были розовыми, а розоватая кожа почему-то напоминала мне о маленьких поросятах, которых мы держали дома в деревне. Туша был полной его противоположностью:
– Ты женщина благородных кровей, – сказал мне он немного позже, когда я танцевала с ним в серебряных туфлях из ателье проката, мечтая кружиться в вальсе с Юджином Гейлардом.
Я сейчас даже радовалась, что он не принял приглашение, потому что он возненавидел бы меня, увидев в этом пропыленном одеянии, говорящей всякую чушь, чтобы развлечь компанию.
За ужином мы все изрядно выпили, а Туша, конечно, как всегда, здорово перебрал, сделался буен и стал очень громко разговаривать. Наконец он свернул меню трубочкой и заорал в нее:
– Да здравствует республика, да здравствует Ноэль Браун, да здравствует Кастро, да здравствую я!
Имонн так перепугался, что вышел из-за стола и удалился в неизвестном направлении. Больше мы его не видели. Очевидно, изобретатели не всегда в состоянии понять, какая бесшабашная радость может наполнять иных людей вместе с выпитым вином.
В два часа, когда веселье достигло кульминации, мы с Бэйбой препроводили Тушу к нам домой. Он был слишком пьян, чтобы сесть за руль своего синего фургона, и поэтому взял такси. Но он оказался не в состоянии сообщить водителю свой адрес, а мы, несмотря на то что были знакомы с ним больше года, тоже понятия не имели, где он живет. В Дублине это дело было обычное. Пришлось тащить его к себе. Мы уложили его на софу, стоявшую у Джоанны в гостиной.
– Бэйба, Кэтлин, я хщу вам с-с-зать, вы обе благородные дамы, по-настоящему благородные дамы… А Парнелл был горд собой, так горд собой, что возносился над землей, я его любил как друга, пускай бутылочку по кругу… Как насчет слегка выпить? Официант, официант…
Он выхватил фунтовую банкноту и начал размахивать ею в воздухе, – он был все еще уверен, что находится в дансинге.
– Поспи, – бросила Бэйба, выключая свет.
Звуки его голоса тут же затихли, и через минуту он уже крепко спал.
Мы прекрасно понимали, что в наших интересах разбудить его не позднее половины седьмого, чтобы успеть выпроводить до того, как в семь зазвонит будильник у Джоанны.
– У нас осталось только три часа на сон, – сказала Бэйба, расстегивая мое платье и помогая мне выбраться из него. Косточки нового бюстгальтера оставили красные полоски на моем теле.
– Мы подадим на них в суд, – сказала она, рассматривая эти полосочки. Мы пошли спать, не смывая косметики, и когда я проснулась, у меня на лице было сплошное безобразие.
– Боже мой, – сказала я подруге, услышав вопли Туши внизу:
– Девочки, а девочки, а что, мужского туалета здесь нет! Здесь что, вообще такая услуга не предусмотрена? Куда мне идти?
Мы ринулись в гостиную, чтобы заткнуть его, но Джоанна опередила нас.
– Иисус встречает свою скорбящую мамочку, – изрек Туша, узрев надвигающуюся на него Джоанну. Она поражала воображение своим пышным красным ночным нарядом и распущенными по спине всклокоченными седыми волосами.
– Вор, вор! – завопила она и с удивительным проворством, сорвав со стены в конце лестницы огнетушитель, привела его в действие, обдав Тушу фонтаном пенистой жидкости.
– Полиция, полиция, где есть полиция! – заливалась Джоанна, не взирая на отчаянные попытки Туши объяснить суть происходящего.
– Да прекратите же вы все это дерьмо, он наш друг! – закричала Бэйба, сбегая вниз по лестнице.
Туша был покрыт белой, липкой, напоминающей шампунь жидкостью с головы до ног, Одежда его была насквозь мокрой, а волосы свисали на лоб нелепыми завитушками.
– Он наш друг, – повторила Бэйба с грустью, – Боже, спаси нас от наших друзей.
– Вы называете его другом, так? – спросила Джоанна.
Он положил руку на перила, чтобы подняться вверх, но домовладелица перекрыла ему дорогу.
– Я с собаками лучше обращаюсь, – сказал Туша, вытирая с лица мерзкую пену своим носовым платком.
– Какие такие собаки?! У меня нет, говорю я вам, никакой собаки! – голосила Джоанна, но Туше удалось, отодвинув ее, подняться наверх.
– Густав, Густав, – позвала она, но я-то знала, что трусоватый Густав и не подумает выйти.
– Иисусу тоже, бывало, не везло, – промямлил Туша, поскользнувшись и грохнувшись на коричневый линолеум.
Бэйба подбежала к нему и помогла подняться. Чуть позже мы отвели его в ванную комнату, чтобы очистить его от остатков пены.
– А что это за коровища там была? – спросил он, посмотрев на себя в зеркало. Глаза у него были жутко красными. Он весь просиял, посмотрев на себя повнимательнее:
– Бэйба, Кэтлин, посмотрите, какой у меня овал лица, мне надо было бы стать кинозвездой или посвятить себя боксу, – сказал он. – Я вместе с Джеком Дойлом и Мовитой… О Мовита, о Мовита, девушка с таинственной улыбкой… Что это за коровища была там?
Джоанна забарабанила в дверь ванной:
– Вы уберетесь из мой дом. Я из хорошей австрийской семьи, мои братья есть доктора и гражданские служащие.
– Бред, – бросил он.
– Какой вред, я не понимайт?
Бэйба попыталась заткнуть ему рот белым полотенцем, но ему все равно удалось пробормотать через этот кляп:
– Вероника стирает лицо Иисуса…
– Валим отсюда, дотанцуем на дороге, – сказала Бэйба, и, ко всеобщему удивлению, ей быстро удалось выпереть его из дома и довести до автобусной остановки. К тому времени было уже почти полвосьмого.
Джоанна обнаружила в кастрюле на плите дюжину яиц. Туша, по-видимому, собирался позавтракать ими, да не успел, а вода выкипела. Она просто взвилась от злости, увидев, что ее соусница сгорела.
