— К черту мистера Роджерса! Неужели ты не хочешь знать, что сказал мне доктор Лорример? Тебя это не волнует? До тебя не доходит, зачем он срочно вызвал меня и настаивал, чтобы ты пришел вместе со мной?
В трубке послышался далекий голос Сайри Гизон:
— Уже четверть восьмого… — И еще какое-то слово донеслось неразборчиво.
— У тебя даже не хватает приличия поговорить со мной без посторонних?
— Послушай, Нэнси. Я не пойму, какой дьявол вселился в тебя, но мне еще предстоит очень тяжелый вечер. Я позвоню позже, и ты расскажешь, что прописал тебе доктор Лорример.
Злость Нэнси внезапно пропала. Голос ее стал угрожающе спокойным.
— Я позвонила, потому что ты мне нужен. Неужели у тебя нет времени меня выслушать?
— Я же говорю, что выслушаю позже. Эта встреча с Роджерсом и министром юстиции имеет решающее значение. Черт побери, если бы ты знала, какие фокусы он выкидывает…
— Уже двадцать минут восьмого. Мистер Роджерс начинает нервничать.
— Проводи его вниз к лимузину, Сайри. Я сейчас иду.
Он даже не попрощался, послышались лишь прерывистые гудки, когда их разъединили.
Нэнси медленно положила трубку и некоторое время стояла неподвижно. Президент наверняка оценит преданность Джека своему долгу, подумала она. И Сайри Гизон получит удовольствие от обеда в столь влиятельной компании. Он позвонит ей позже, когда будет удобно.
Нэнси освободила ноющие ноги от развалившихся туфель и с удивлением обнаружила, что стоит в луже. Она ничего не расскажет мужу. Мгновение, когда она готова была сделать это, прошло. С ее шубы на обюссонский ковер продолжали стекать капли тающего снега. Когда-то, очень давно, Нэнси говорила с Джеком о своем болезненном состоянии. Еще до рождения Верити и до того, как он с головой ушел в государственные дела. Нэнси вспомнила, как удивился доктор Лорример, когда она появилась в приемной одна. Он ничуть не сомневался, что Джек будет с ней. Он настоятельно просил, чтобы тот пришел. Но Джек был слишком занят. Так занят, что даже не нашел времени позвонить доктору и сказать, что не сможет прийти. Он поступил так, несмотря на то что доктор особо подчеркнул серьезность ее состояния. Теперь Нэнси была рада, что Джек не пошел с ней. Впервые после того, как она покинула приемную доктора Лорримера, Нэнси рассуждала с ясной головой. Если бы Джек узнал, что ей предстоит умереть, он посчитал бы своим долгом провести с ней оставшиеся до ее кончины несколько месяцев и проклял бы все на свете. Министр юстиции, сам того не ведая, помог ей. Теперь она сохранит все в тайне. Нет никакого смысла рассказывать Джеку о своей болезни.
Нэнси снова сняла трубку и набрала номер Джека. Пожалуй, еще можно застать его и попросить не звонить ей. Она уже знала, что делать. Она решила вернуться домой, на Кейп.
На том конце долго никто не подходил к телефону, и Нэнси уже собиралась положить трубку, когда наконец ей ответил чей-то незнакомый голос.
— Мистера Камерона, пожалуйста. Это говорит миссис Камерон.
— Простите, миссис Камерон, но сенатор только что ушел на деловую встречу.
— Тогда, может быть, я могу поговорить с мисс Гизон?
Последовала небольшая пауза.
— Мисс Гизон сопровождает сенатора, миссис Камерон.
— Понятно. Благодарю.
Она медленно повесила трубку, не сомневаясь теперь, какое слово прозвучало неразборчиво, когда Сайри Гизон обратилась к ее мужу: «Дорогой». Она сказала тогда: «Уже четверть восьмого, дорогой». Теперь ясно, что именно Сайри Гизон согревала постель Джека во время его продолжительных отлучек. И благодаря ее должности личного помощника Джеку нечего было особенно опасаться. Никто не считал чем-то необычным то, что довольно интересная мисс Гизон иногда сопровождает его во время официальных обедов или завтраков.
Нэнси взглянула в окно на сияющую огнями панораму Нью-Йорка на фоне вечернего неба и вздрогнула. Если Джек удовлетворяет свои сексуальные потребности на стороне, в этом виновата она сама. По крайней мере ее сдержанность, так разочаровавшая его, оберегала их от неприятностей. Подруги Нэнси одна за другой заводили необузданно страстные романы. Она же избегала любовных связей. Ее трагедия состояла не в том, что она должна умереть, а в том, что она никогда не жила полноценной жизнью. Она взяла бокал, до половины налитый бренди, и яростно швырнула его в свое отражение в темном окне.
— Будь все проклято! — закричала она. — Это несправедливо! Это дьявольски несправедливо!
Рамон, услышав крик и звон разбитого стекла, решил, что наконец этот несвоевременный телефонный разговор закончился, и вошел в соседнюю комнату. Нэнси яростно набросилась на него:
— Какого черта вы здесь делаете? Я же сказала, чтобы вы ушли!
Глаза Рамона вспыхнули.
— Я Санфорд, а не какая-нибудь служанка, и если я приглашаю на обед, леди не может отказаться.
— Леди не отказывается, когда хочет этого, но мы не договаривались об обеде. Мой секретарь записал вас на коктейль в шесть часов.
— Но вы нарушили договоренность! И снимите наконец свою шубу, пока не схватили воспаления легких.
— Сниму, когда захочу. А теперь буду вам очень признательна, если вы удалитесь!
— Вы снимете ее немедленно, а я уйду, когда сочту нужным!
Нэнси, пытаясь сохранить достоинство, хотя на ногах у нее были только чулки, прошлась по комнате и сильно нажала кнопку звонка у камина.
— Моррис, джентльмен уже уходит.
Рамон даже не повернул головы в сторону дворецкого.
— Джентльмен остается. Вы свободны.
Нэнси открыла рот, на ее щеках выступили красные пятна.
— Как вы смеете отменять мои приказания? Моррис, проводите этого… этого… джентльмена на улицу.
— Не советую, Моррис, — сказал Рамон, мило улыбаясь.
Дворецкий в отчаянии переводил взгляд с одного на другого. За все годы службы он никогда не сталкивался с подобной ситуацией. Выгнать какого-нибудь незваного гостя, мелкую сошку, — это пожалуйста. Но не джентльмена такого роста и телосложения, как мистер Санфорд.
— Мадам, я…
— Благодарю, Моррис, — сказал Рамон мрачным тоном, не допускающим возражений. Затем неожиданно улыбнулся Нэнси и направился к ней.
Он был высоким, намного выше Джека, а в его движениях чувствовалась мощь и, казалось, таилась опасность. Под элегантным костюмом вырисовывалось крепкое мускулистое тело с широкими плечами и узкими бедрами. Волосы были густыми, темными, вьющимися. Они спадали в беспорядке на крутой лоб и неряшливо сбивались на затылке. Ястребиный нос и выступающий подбородок говорили о том, что с этим мужчиной следует считаться, а в глазах таилась дьявольская наглость, вызывавшая у Нэнси серьезное беспокойство.
