Это происходило и во время сборищ в часовне, и в ее собственной опочивальне, куда Генрих приводил здоровых, полных сил молодых людей и принуждал Евпраксию – императрицу Адельгейду! – отдаваться им.
А что ей было делать? Видимо, страх перед смертным грехом самоубийства был страшнее беспрестанно свершаемого греха прелюбодеяния – свершаемого по приказу мужа.
И вот однажды Адельгейда поняла, что беременна.
У Генриха уже было двое вполне взрослых детей от первого брака. Однако он все же обрадовался беременности жены. На какое-то время императрицу окружили заботой, ее берегли, ее не принуждали к участию в сладострастных сборищах. Но потом Генрих начал осмысливать случившееся. Он вспомнил, сколько мужчин принимала Адельгейда до него и одновременно с ним. В нем вновь пробудилась ревность. Да еще Адельгейда сама как-то бросила в ярости, озлившись за что-то на мужа (да уж, было за что!): она, дескать, сама не знает, от кого беременна.
Строго говоря, так оно и было, но зачем болтать такое? От чрезмерной ненависти к Генриху, надо думать. А может статься, она и сама не хотела ребенка, зачатого в одну из тех безумных ночей, когда она была всего лишь жертвой, жертвой вечерней, приносимой не Богу, а людям.
Беречь Адельгейду перестали. Когда Генрих отправился в Италию через Альпы, он вынудил жену следовать за собой. В ее положении это было очень тяжело, однако Адельгейда сама мечтала, чтобы с ней случился выкидыш. Выкидыша не произошло, ребенка она выносила, однако в положенный срок он родился мертвым.
Евпраксия не удержалась – зарыдала над беспомощным и ни в чем, конечно же, не повинным существом, однако про себя думала, что это наилучший выход. Вырасти ненавидимым и матерью, и отцом – что может быть хуже?
Смерть ребенка Адельгейда про себя считала подарком судьбы. Жутко звучит, но что поделать? А вскоре она получила еще один подарок – столь же двусмысленный и странный. Подарком этим был приезд в Верону, где тогда жила императрица, старшего сына Генриха – принца Конрада.
Когда Евпраксия поглядела на Конрада, она вспомнила своего отца. Нет, не из-за сходства между ними, хотя оба были редкостными красавцами. Если прежде она глушила в себе потаенную горечь на отца, который так беспощадно распорядился ее судьбой, то теперь возненавидела князя Всеволода. Ведь в то время, когда он просватал дочь за Генриха фон Штадена, первую причину всех ее несчастий, в императорском дворце подрастал этот светлый юноша, у которого до сих пор нет ни жены, ни невесты. А ведь ею могла бы стать она, Евпраксия! Почему отец не отдал ее Конраду?
Смешно, наверное, было так негодовать на судьбу, однако Евпраксия никак не могла перестать делать это. Особенно когда видела рядом Генриха и Конрада, когда сравнивала их манеры, их голоса, их обхождение, даже их манеру есть! И чем дальше, тем сильнее зрело в ней желание восстановить справедливость, получить то, чем она была обделена всю жизнь.
А обделена она была любовью…
Сначала Евпраксии чудилось, будто она ждет от Конрада лишь нежной дружбы. Как если бы они были дети, встретившиеся на некоем острове посреди бурного жизненного моря! Однако они не были детьми, ни он, ни она.
Бог весть, думал ли Конрад, что дальние верховые прогулки его с красавицей императрицей приведут к тому, к чему они все же и привели. Но несомненно одно: Евпраксия-Адельгейда искушала его сознательно и неотвратимо. Слишком много узнала она о радостях плоти за свою жизнь. И не могла уйти от своей природы: чувственной, развратной женщины (пусть ставшей такой против своей воли, но ставшей!). А он был полон жалости к очаровательной и несчастной красавице, которую вынужден был называть мачехой, несмотря на то, что мачеха была младше его…
Они соединились лишь раз. Итог каждой встречи – расставание. Но Евпраксия не была готова, что они расстанутся так быстро! А Конрад…
Одному лишь Богу известно, что случилось с Конрадом после той единственной ночи. То ли его влечение иссякло, как только он получил желаемое. Или наоборот, он устрашился силы своего влечения к Адельгейде. Возможно, им вдруг овладел страх: а ну как дознается отец – ведь убьет сына, посягнувшего на его собственность, убьет и глазом не моргнет! А может, Конрад встревожился за женщину, которая стала соучастницей его обмана? Или не страх ощутил Конрад, а стыд за то, что обманывает отца? А может статься, он испугался Адельгейды. Того, что открылось в ней, испугался…
Между прочим, Генрих сделал все возможное, чтобы возбудить его отвращение к Адельгейде. Он знал сдержанность сына, стыдливость его (про себя изрядно презирал Конрада за это и называл ханжой), но как-то раз, опьянев после пирушки, притащил сына в опочивальню мачехи и предложил ему насладиться ее телом. Когда тот в ужасе закричал, что не может осквернить отцовское супружеское ложе, Генрих засмеялся и заявил, что он вовсе не отец Конрада: Берта, такая-сякая, прижила-де сына от герцога Рудольфа Швабского, на которого принц и впрямь был похож.
Может быть, именно эта постыдная сцена произвела решающее действие? Конрад стремительно и тайно исчез из Вероны. Бросил свою любовницу – и бросил отца.
Однако кое-какие слухи о его прогулках с Адельгейдой все же дошли до Генриха. И бешенство затуманило его разум.
Те, прежние мужчины, с которыми она совокуплялась на его глазах, по его воле, – это было совсем иное. Они все были объяты одним припадком священного безумия. К ним он ревновал инстинктивно, а теперь… теперь рвалось на части его сердце. У него не было доказательств, что жена изменила ему с его же сыном – он чуял это всем своим изощренно-распутным существом, потому что знал женщин вообще, а Адельгейду – лучше всех других знал.
Главным чувством этого человека – императора Генриха IV – была гордыня. Он привык уничтожать всех, кто оскорблял эту гордыню. Низводил с престола пап римских и сражался со своими баронами. Но уничтожить преступного сына и преступную жену он, увы, не мог, потому что не обладал доказательствами измены. Однако он возненавидел их так, как только мог ненавидеть этот человек – с той бурей страстей, которые бушевали в его душе.
Адельгейду он заточил в высокой башне. Охрана не позволяла его жертве покидать каморку на самой верхушке и тем более – спускаться. Единственной отрадой ее был маленький балкон, с которого она смотрела на окружающий и недостижимый мир. Единственным обществом ее были служанка, духовник – ну и птицы, которые слетались к ней со всех сторон.
Она провела в этой башне три года. И все это время длилось дознание, стала императрица любовницей принца или нет.
Усугубил положение Адельгейды и ожесточение Генриха сам Конрад. Он внезапно уехал из Павии, где стояло войско германского императора, в Тоскану и объявил, что переходит на сторону Матильды Тосканской против своего отца.
