— Безусловно, уверены! — сказала хором вся группа жалобщиков.
— Куда же в таком случае смотрели моряки венецианской флотилии? — воскликнул Молипиери с запальчивой угрозой.
— Синьор, — произнес почтительно далмат, — они сами торопятся доложить вам о ходе всего этого дела. Потрудитесь взглянуть: сюда уже направляются несколько офицеров. Не пройдет и секунды, как они разъяснят это недоразумение.
Молипиери вздохнул с видимым облегчением.
— А? Вы явились кстати! — приветствовал он первого из молодых людей, окруживших беседку, как и предполагал Азан.
— Напротив, синьор, тот не приходит кстати, кто приносит с собой одни дурные вести! — возразил офицер непринужденным тоном.
— Наши люди подверглись тяжелым оскорблениям, а вы видели это и не тронулись с места! — заметил строго Орио.
— Да, синьор, мы видели эту гнусную сцену, но она, к сожалению, совпала с той минутой, когда на нашем флоте случился пожар.
— Пожар у вас на флоте? — воскликнули, бледнея, молодые посланники.
— Да! — отвечал моряк. — Маневры греков были в полном разгаре, и их шары, направленные или слишком неловкой, или, наоборот, слишком ловкой рукой угодили в галеру, составляющую центр всего нашего флота. Опасность миновала благодаря усилиям нашего экипажа, но она грозила нам неизбежной гибелью!
Офицер смолк, и среди присутствующих на несколько минут воцарилось тяжелое молчание. Наконец Сиани выпрямился и обратился к священнику.
— Отец мой! Вы нуждаетесь в спокойствии, и потому прошу вас отправиться в приготовленную для вас комнату! — сказал он Бенедетти. — А вы, друзья мои, — добавил он приветливо, обратившись к торговцам, — отправляйтесь домой, и, если подозрение, что нынешняя стычка была вызвана греками, подтвердится расследованием, я сумею заставить оказать правосудие невинным и виновным.
Торговцы удалились. Азан сопровождал их до выхода из Перы. Пропустив их на улицу, он обратился к ним и сказал с благодушной, дружелюбной улыбкой:
— Откиньте теперь все заботы о будущем! Вам нечего бояться при поддержке такой влиятельной особы, как наш высокородный господин и посланник, Валериано Сиани!
Но как только калитка закрылась за торговцами, далмат захохотал нервным, злорадным хохотом, отрывистым и резким, как крики хищной птицы.
История столкновения между венецианскими и греческими подданными входила, разумеется, по внешним признакам, в категорию уличных простонародных свалок. Но Сиани и Орио взглянули на все это с другой точки зрения и глубоко задумались. Перед ними возник крайне важный вопрос: как соединить действия, явно противоречившие друг другу, а именно заставить Мануила Комнина произвести строгий суд над виновными греками и сохранить всецело инструкции республики, возбранявшие всякие настойчивые требования.
Посланники сидели уже довольно долго в молчаливом раздумье, когда Орио встал стремительно с дивана.
— Друг! — произнес он отрывисто. — Я не могу дышать в этой зеленой клетке! Этот воздух, пропитанный острыми ароматами, раздражил мои нервы.
— В таком случае отправимся куда-нибудь! — отозвался Сиани.
— Пойдем к морю! — сказал Молипиери. — Мне нужен его влажный и живительный воздух.
Они вышли из сада и пошли тихим шагом вдоль опустевшей улицы. Когда они достигли берега Босфора, Сиани остановился и устремил выразительный взор на лицо Молипиери.
— Выслушай меня, Орио! — начал он тихим, но решительным голосом. — Сегодняшняя сцена доказала нам ясно, что и мы, несмотря на наше положение, ничем не защищены от засад и насилия и должны вести себя крайне осторожно.
— Богом клянусь тебе, Сиани, я только что хотел обратиться к тебе с таким же предупреждением.
— Прибереги его для самого себя! — отвечал Валериано задумчиво. — У меня больше шансов избежать западни, и это обусловливается моим образом жизни. Ты же — другое дело! Ты посещаешь оргии, а там в большом ходу отравы и кинжалы. Тебя, наконец, могут зарезать совершенно случайно, когда ты пробираешься, как вор, в глухую полночь к мусульманским гаремам, на свидание с какой-нибудь восточной красавицей.
— Я знаю, Валериано, что часто тревожу тебя моими сумасбродствами, — сказал растроганно Орио, — но с нынешней минуты я даю тебе слово ночевать всегда в Пере. Я постараюсь пить и любить только днем!
В то время как они безжалостно раздавливали на мелкие куски попадавшиеся им под ноги раковинки, сверкавшие при лунном свете, как драгоценные камни, из-за группы мастиковых деревьев вышел какой-то нубиец в короткой полотняной тунике.
Остановившись с видом нерешительности перед молодыми людьми, он окинул их испытующим взглядом. Затем, вынув из складок своего красного шелкового кушака небольшую записку, он подал ее Сиани.
— От кого? — спросил последний.
— От молодой, благородной девушки, синьор, имя которой вы увидите в конце этой записки.
— Да разве женщины удостаивали меня когда-нибудь своими посланиями? — отозвался Валериано с улыбкой. — Раб, ты ошибаешься. — И он добавил, указывая на Орио:
— Тебя послали, вероятно, к этому молодому господину.
Орио выхватил записку из рук своего друга и распечатал ее в полной уверенности, что она может предназначаться только ему. Вот что прочел он:
«Следуйте смело за посланным мною нубийцем.
Зоя».
Он страстно прижал бумажку к губам, между тем как слуга обратился снова к Сиани.
— Синьор, сказал он — припоминая данные мне инструкции, я вижу, что моя госпожа послала меня именно к вам, а не к этому патрицию.
Сиани покачал отрицательно головой.
— Верный раб, — заговорил Орио, опуская золотую монету в руку нубийца, — скажи мне по секрету: твоя молодая госпожа, которую ты называешь прекрасной и благородной и имя которой Зоя — не очаровательная ли дочь великого логофета?
— Вы угадали, синьор, — ответил нубиец, бросая вокруг беспокойный взгляд, как бы опасаясь, что слова его могут долететь до чьих-либо нескромных ушей.
— В таком случае я могу заверить тебя, мой прекрасный посол, что это приглашение адресовано именно мне, а не к моему другу. Я давно уже люблю втайне эту прелестную гречанку, а женский глаз проницателен. Зоя, вероятно, проникла в тайну моего сердца и удостаивает, наконец, свиданием, от которого, как она знает, зависит счастье всей моей жизни.
— Орио, — сказал тихо Сиани, — вспомни о своем обещании, данном мне, и заметь, что солнце уже давно скрылось за горизонтом.
— Боже меня сохрани забыть об этом! Я дал тебе слово не заводить новых интрижек. Но не требует ли даже простая вежливость, чтобы я довел до конца начатое уже ранее?
