Позднее она решила, что именно благодаря игристому теплу рома ей удалось не испугаться, когда дверь с противоположного конца коридора приоткрылась на несколько сантиметров, как будто стоящий с той стороны замер на пороге. Она с любопытством прислушалась к мужским голосам и поняла, что они разговаривают на алусианском языке, как вдруг дверь резко распахнулась и в полутемный коридорчик шагнул мужчина в алусианских одеждах.
Дверь тут же закрылась у него за спиной.
И Элиза с человеком в маске остались наедине.
Он едва заметно склонил голову влево, как будто сомневался в том, что действительно видит перед собой. Она, в свою очередь, смотрела на него с не меньшим любопытством. Создавалось впечатление, что он заполнил весь коридорчик, который показался настолько маленьким, что Элиза почувствовала себя так, как будто ее вжали в стену. Но благодаря выпитому рому внутри нее бурлили веселье и беззаботность, и, опираясь на стену, она даже умудрилась сделать реверанс, пусть и немного с перекосом вправо.
— Здравствуйте! — произнесла она с улыбкой.
Алусианец промолчал.
Она решила, что, скорее всего, он не говорит по-английски. Или, быть может, слишком скромен. Если он был болезненно застенчив, значит, заслуживал ее сочувствия. Элиза вспомнила одну из своих подруг — у той очень сильно болел живот в те дни, когда ей приходилось бывать в обществе. Сейчас она замужем, мать шестерых детей. По всей видимости, больше она не избегает общества.
Элиза подняла свой бокал, помахала им перед незнакомцем как маятником.
— Вы уже пробовали пунш?
Он посмотрел на ее бокал.
— Очень вкусно, — заверила она и отпила из бокала. Наверное, добрую половину. И тут же захихикала от своей бестактности. Она забыла практически все, что знала о поведении в приличном обществе, но была уверена, что на человека, который пьет или ест с жадностью, смотрят с осуждением.
— Я и не представляла, что у меня так пересохло в горле.
Он по-прежнему молча смотрел на нее.
— Наверное, язык не понимает, — пробормотала Элиза себе под нос. — Вы говорите по-английски? — отчетливо произнесла она каждое слово, показывая на свои губы.
— Разумеется.
— Ой! — Ничего себе! Элизе было невдомек, что могло заставить джентльмена молчать, если он прекрасно понял все, что ему говорили, но ее все же больше заботил запропастившийся куда-то лакей, а не стоящий напротив незнакомый алусианец. — Вы в зал? — поинтересовалась она, указывая на дверь.
— Пока нет.
У этого чисто выбритого здоровяка с густыми волосами цвета табачных листьев и безупречным шейным платком был красивый акцент. Элизе он показался чем-то средним между французским и еще каким-то. Быть может, испанским? Нет-нет, здесь что-то другое.
— Как вы находите Лондон? — Ее нисколько не интересовали его впечатления, но казалось неприличным таращиться на джентльмена, когда они оказались наедине в узком коридоре, и, по крайней мере, не попытаться завести светскую беседу.
— Город прекрасен, благодарю.
Дверь за его спиной резко распахнулась и немного задела незнакомца. В коридор протиснулся лакей.
— Прошу меня простить, — почтительно поклонился он алусианцу. Элизе показалось любопытным, что лакей даже не предложил алусианцу пунша, а прошел мимо, забрал у Элизы ее пустой бокал и предложил еще один.
— О боже! Мне уже хватит! — воскликнула она, но не удержалась.
Лакей направился далее в залу.
Все это время алусианец смотрел на Элизу, как она обычно смотрит на говорящих попугаев, которых время от времени приносят на рынок в Ковент-Гарден.
Наверное, ему было интересно, что она пьет.
— Желаете отведать? — спросила она.
Незнакомец взглянул на ее бокал. Шагнул ближе. Настолько близко, что ее юбка коснулась его ног. Чуть подался вперед, как будто пытаясь разглядеть, что же налито в ее бокале.
— Ромовый пунш, — сказала Элиза. — До этого вечера мне никогда не доводилось пробовать ромовый пунш, но я намерена прямо сейчас исправить это упущение. Вот увидите. — Она подняла бокал, дразня его.
Он посмотрел на нее, и Элиза заметила, какого же невероятно зеленого цвета его глаза: бледно-зеленые, как дубовая листва ранней осенью в ее саду. И эти дивные очи, обрамленные густыми, длинными ресницами. Она чуть выше подняла бокал и весело улыбнулась, потому что ни секунды не сомневалась, что он будет настолько дурно воспитан, чтобы взять ее бокал.
Но незнакомец удивил Элизу. Он взял ее бокал, мимоходом коснувшись ее пальцев. Она в изумлении наблюдала, как он подносит бокал к своим губам и делает глоток. Потом он достал из кармана сюртука носовой платок, вытер бокал в том месте, где касался его губами, и отдал назад владелице.
— Йе, очень вкусно.
Ей понравилось, как его голос окутывал ее, едва касаясь кожи.
— Хотите, возьмем и вам бокал? У меня тут знакомый лакей, — вновь улыбнулась она.
В ответ на ее предложение он лишь едва заметно покачал головой.
Продолжая разглядывать это прекрасное создание, Элиза сделала очередной глоток пунша и спросила:
— А почему вы здесь, а не в зале?
Над маской удивленно взметнулась бровь.
— Тот же вопрос я мог бы адресовать и вам.
— Так уж случилось, сэр, что у меня на то есть веские причины. Распорядительница бала недовольна моей бальной картой.
Взгляд зеленых глаз скользнул на ее декольте, и от этого пронзительного взгляда Элизе стало жарко.
— Я не очень-то хорошо танцую, — призналась она. — Каждый талантлив по-своему, но танцы не мой конек. — Она засмеялась, потому что ей показалось смешным признаваться в таком непростительном грехе совершенно незнакомому человеку. Воистину ромовый пунш творит чудеса.
Алусианец подошел совсем близко — нижние юбки ее платья зашелестели от прикосновения его ног. Перевел взгляд на маску, завиток которой огибал голову.
— Осмелюсь предположить, что вы бы хотели поведать мне о своем собственном таланте, — сказал он, выделяя последнее слово.
То ли от рома, то ли от низкого мужского голоса Элиза ощутила, как ее бросило в жар и закружилась голова. Ей необходимо собраться с мыслями. А какой же у нее талант? Чинить часы? Вышивать? Или ее талант заключается в таких приземленных вещах, как ухаживать за больным отцом? Элиза не сомневалась, что ее сестра с подругой были бы повергнуты в ужас, если бы она призналась в этом незнакомому джентльмену. Впрочем, сейчас она все равно не могла говорить — под его пронизывающим взглядом Элиза моментально потеряла дар речи и немного размякла.
Нет, неправда. Она размякла из-за пунша.
Он окинул ее взглядом с головы до ног, начиная от завитка на маске, потом спускаясь к губам, декольте с нелепым букетиком цветов и далее к талии. Когда он вновь поднял голову, в глазах у него потемнело, они блеснули так, что кровь в жилах Элизы превратилась в обжигающую реку. Показалось, что в коридорчике нечем стало дышать, и ей захотелось спрятаться за бокалом и пить воздух маленькими глотками, поскольку она уже не была уверена в том, что не оступится и не сделает чего-то предосудительного. Например, не прикоснется к его лицу. У нее возникло непреодолимое желание коснуться кончиками пальцев его высоких скул.
Не сводя глаз с ее губ, он произнес:
— Вы бы не хотели поделиться со мной своим талантом?
— Нет, не хотела бы, — выдавила она.
Взгляд его опустился ниже, задержавшись на букетике золотых цветов у нее между грудей.
— Вы уверены? Я бы хотел услышать от вас об этом.
Он пытался соблазнить ее! Как тревожно, как забавно, но одновременно так глупо.
— Все ваши попытки, какими бы выдающимися они ни были, не сработают, — горделиво заявила она. — Меня не так-то легко соблазнить. — На самом деле все это было откровенной ложью. Уже очень давно никто не предпринимал попыток соблазнить ее, и сейчас, несмотря на то, что она оказалась затиснутой в узком коридорчике и вряд ли мечтала о том, чтобы ее соблазнили в столь непристойном месте, такое начало бала ей скорее нравилось. И она ощущала от этого приятное волнение.
