На щеках Мэри появился легкий румянец.
— Ты сама виновата. Зачем было кричать ему: «Ах, осторожнее, сэр, не испугайте наших лошадей!»? Ты иногда бываешь просто невыносимой, Лидия: мне скоро будет стыдно появляться с тобой на людях!
Но Лидия, пропустив упрек мимо ушей, только хихикнула. Все еще не оправившись до конца от потрясения, Кэт пригласила подруг зайти в дом на чашку чая, но они отказались, сказав, что их ждет мать, леди Чалфорд. Однако было решено при первой же возможности собраться втроем, чтобы в деталях обсудить самое поразительное в истории их сонного захолустья событие.
Через несколько часов Кэт, все еще в том же старом муслиновом платье, сидела в скромной темноватой комнатушке служившей ей кабинетом, за бухгалтерскими книгами. С головой уйдя в свои мысли, она рассеянно наматывала на палец длинный рыжий локон. Как долго пробудет лорд Эшвелл в Чипинг-Фосворте? Что привело столь знаменитого поэта в ничем не примечательную деревушку?
Громкий голос отца, приказавшего слуге седлать лошадь вернул Кэт к реальности. Она вновь просмотрела записи на которые потратила битый час, в основном заполняя графу «расход», и огорченно почесала щеку пером. Похоже, они с отцом на грани разорения! Сколько ни складывай скромные цифры в графе «приход», результат один и тот же: долги, сделанные Джаспером во время последней эскапады в Челтенхеме, съедали доходы без остатка. Видно, из-за них придется закладывать последние земли, отданные в аренду… Для Кэт было совершенно ясно, что причина их стесненного положения не в плохом управлении или невысокой арендной плате, а в порочной страсти Джаспера к картам.
Аккуратно отложив перо в сторону, Кэт встала из-за стола и подошла к окну. Как всегда, открывавшийся из него вид на череду высоких лесистых холмов заставил ее сердце затрепетать от восторга. Ах, как она любила свое поместье и Чипинг-Фосворт! Ей и в голову не приходило, что отсюда можно куда-нибудь уехать. Но если не удастся найти какой-нибудь выход, то, похоже, им с Джаспером придется вскоре навсегда покинуть родное гнездо… Вот если бы кто-то из окрестных молодых джентльменов ей хоть чуточку нравился, то она вышла бы за него замуж, и все осталось бы по-прежнему. Но увы — никто из юношей, с которыми Кэт выросла и столько раз охотилась, не пробудил в ее душе нежных чувств.
Провожая взглядом пастуха, который гнал вниз по склону стадо овец, Кэт размышляла, как избежать разорения. Ну почему, почему Джаспер стал играть? Что случилось с ним после смерти ее матери? Как он мог так опуститься?
Когда-то Кэт и ее отец были очень близки. Он уделял ей много внимания, воспитывая так, как воспитывал бы сына. Но после кончины жены в нем будто что-то сломалось: он стал грубым и безразличным. Он даже попросил дочь, чтобы она звала его по имени, и на первых порах Кэт чувствовала себя польщенной, но через несколько недель поняла, что этим отец хочет отдалить ее от себя. Почему? Может быть, он очень боялся потерять дочь, как потерял жену, и всячески старался умерить свою к ней любовь, чтобы новая потеря не была столь же болезненной, как и первая?
Тяжело вздохнув, Кэт снова взглянула в окно. Нет, она не может расстаться со своим маленьким, уютным мирком! Она сделает все, чтобы сохранить усадьбу или на худой конец обеспечить себе достойное будущее, прежде чем придется идти наниматься в гувернантки или компаньонки. Что угодно, только не это! Кэт до боли стиснула руки. Уж лучше выйти замуж за Саппертона! Она снова вздохнула. Разумеется, подобная мысль могла прийти ей в голову только от отчаяния. Ничего не может быть хуже, чем брак с таким отъявленным негодяем!
Кэт перевела взгляд на буковый лес, стеной поднимавшийся над усадьбой, и сразу вспомнила об утреннем приключении. От стыда у нее перехватило дыхание, запылали щеки, но, как ни странно, благодаря этому воспоминанию в голове девушки родилась блестящая идея. Теперь Кэт знала, как решить все свои проблемы, как обеспечить себе достойное будущее, расплатиться с долгами Джаспера и даже, возможно, помочь крестьянам предстоящей зимой, которая по всем признакам обещала быть чрезвычайно суровой.
План Кэт был очень прост и безупречен: она выйдет замуж за состоятельного лорда Эшвелла! При его чуткости и проницательности он сразу увидит в ней родственную душу, и тогда…
«Господи, уж не сошла ли я с ума? — одернула себя Кэт. — С какой стати столь утонченный поэт и светский лев заинтересуется особой, лишенной даже намека на женственность, в гардеробе которой чуть ли не основная принадлежность — плеть из змеиной кожи?»
Скрестив на груди руки, девушка сосредоточенно смотрела в окно. Как бы то ни было, надо постараться сделать все, чтобы выйти за Эшвелла, игра стоит свеч! Но как бы не помешал Бакленд! Кэт вспомнилось его лицо — красивое, нагловатое, с оценивающим плотоядным взглядом. Пожалуй, такой человек и впрямь может расстроить ее планы и сделает это даже с удовольствием! Как быть?
Подумав немного, девушка вновь села за стол и на листке тонкой кентской бумаги написала короткую записку Бакленду, в которой просила о встрече следующим утром в укромном месте — заброшенной конюшне.
Закончив, она принялась за чистку своего любимого пистолета, от души надеясь, что Бакленд ради собственного же блага и безопасности поведет себя на свидании как разумный человек.
Вечером того же дня сам мистер Бакленд, столь занимавший мысли Кэт, читал написанные на листке бумаги стихи, уютно устроившись в кресле перед камином в отделанном деревянными панелями номере гостиницы «Лебедь и гусь». Листок со стихами он небрежно держал в левой руке, а в правой у него был наполненный золотистым бренди стакан, к которому он время от времени прикладывался. По лицу молодого человека бродила улыбка. Дочитав, он посмотрел через плечо на своего спутника и старого друга, сидевшего за небольшим письменным столом с пером в руке.
— Джеймс, голубчик, ты и в самом деле находишь красивым сравнение женских глаз с овечьими? — спросил он, устремив на друга насмешливый взгляд ярко-голубых глаз.
— Мне казалось, что это довольно изысканное сравнение, — бросился на защиту своего детища Джеймс.
— Баранина не может быть изысканной! — опять улыбнулся Бакленд и уселся поудобнее, вытянув обутые в высокие сапоги ноги к огню.
— Чушь! — выпалил Джеймс, ерзая на своем жестком стуле.
Возвращая раскритикованное произведение автору, Бакленд выдал колкий экспромт:
Чьи это ласковые очи — голубки в небе, лани в ночи
Или тельца во тьме пещеры, куда пришли волхвы-гонцы
В очах тех — воля, как у львицы, испуг и трепет, как у птицы,
