Она вспомнила все это в одно яркое, ослепительное мгновение, — тот факт, что она и этот мужчина разделили предельную близость. И тот факт, что он ничего потом не сказал. Она пробудилась позже и обнаружила его опять спящим на полу перед дверью. И на другой день, последний в их путешествии к Лондону, он был тихим и суровым, таким, как будто ничего не было. Он упомянул об этом только на следующий день, когда сделал ей предложение, — перед тем, как папа присоединился к ним. Она должна выйти за него замуж, настаивал он. Он взял ее девственность. Она может быть беременна.
Она заявила, что не может. Она оказалась с тетками в Уэльсе прежде, чем выяснила наверняка, что не беременна, хотя из-за четырехдневной задержки пережила кромешный ад.
И теперь она снова была наедине с ним. Она резко повернулась в направлении перелаза. Но его рука сомкнулась на ее руке выше локтя прежде, чем она смогла сделать шаг.
— Вы не должны уходить, — сказал он.
Она выдернула руку, смятенная чувством, вызванным этим прикосновением.
— Этого больше не случится, — сказала она. — Впредь я не зайду в ваши владения. Я прошу у вас прощения.
— Кэтрин.
Его резкий голос остановил ее снова. Она обернулась, чтобы посмотреть на него. Он стоял с руками, сомкнутыми за спиной. Его собака сидела около него с бдительной мордой, готовая возобновить прогулку при первом же многообещающем знаке.
— Кэтрин, как вы? — спросил он.
Его глаза блуждали по ее лицу. Видя, как поблекла ее красота. Она остро сознавала, как невзрачно причесана и так же невзрачно одета. Одежда, должно быть, прискорбно немодна. Она ничего не знала о моде в течение пяти лет.
— Это никакая не случайность, не так ли? — сказала она. — Вы знали, что я здесь. Вы прибыли в Ти Маур преднамеренно, потому, что я здесь. Зачем? Чтобы узнать, как я?
Некоторое время он не отвечал. Он всегда был до замешательства тихим мужчиной. Таким, чье выражение лица ничего не выказывало.
— Да, — сказал он наконец.
Она почти засмеялась, хотя в его ответе не было ничего забавного. Она отказала ему — целых пять лет назад. Она освободила его от всяких обязательств — и за то, что сделала она, и за то, что тогда сделал он. Это была давняя история. Если она и думала о нем в течение прошедших пяти лет, а она предполагала, что должно быть, думала, даже если спрятала воспоминания о нем глубоко в подсознании, — то представляла, что к настоящему времени он должен был жениться на ком-нибудь, кто был достоин его высокого положения, и что тщательно выбранная невеста согласно долгу подарила ему наследника и еще одного сына для подстраховки. Он был мужчиной из тех, кто последователен в своей жизни. Или она только так думала.
Конечно, вполне возможно, что он женат, что у него уже имеется наследник и, вероятно, другие дети.
— У меня все хорошо, — сказала она. — Так что вы не должны дольше здесь оставаться. Вы ожидали найти меня павшей духом, больной? Вы ожидали найти меня несчастной и возможно даже покончившей с собой? Я подурнела, что только ожидаемо в женщине теперь уже двадцати трех лет, и, несомненно, если бы я была в Лондоне, даже самая непривередливая из моих горничных не стала бы носить ту немодную одежду, которую я теперь ношу. Но со мной не случилось ничего из того, чего вы ожидали.
— Вы не подурнели, — сказал он спокойно, поразив ее этим заявлением.
— Хорошо, — сказала она, — тогда вы можете возвращаться домой успокоенным. У меня все хорошо. Это совесть привела вас сюда? После всего этого времени? Ваше чувство долга настолько сильно?
— Я думал, — ответил он, — что, возможно, к настоящему времени вы придете к пониманию, что предпочтительнее быть замужем за мной, чем провести здесь остальную часть вашей жизни.
Ее глаза расширились от потрясения. Он прибыл, чтобы предложить ей брак, снова? Но почему? Почему?
— Ваши обязательства передо мной закончились пять лет назад, — сказала она ему, — когда я сказала "нет".
— Легко говорить в пылу момента, — сказал он. — Тогда не понимаешь, что оставшаяся жизнь может быть длинным и скучным делом.
— Это совсем не было легко, — сказала она. — Я знала, что значит оставить все и тех, кого я когда-либо знала и любила. Я знала, что это означает быть впервые жизни подвергнутой порке, — мой отец предупредил меня, что это будет одним из последствий моего отказа вам. Ожидание внушало ужас. Само же событие было слишком болезненным, чтобы быть ужасающим. Была только боль. — Она заметила, как он коротко нахмурился, первое изменение выражения, которое она увидела на его лице. — И я знала, что после этого я буду отправлена сюда на всю оставшуюся жизнь. Я никогда не была здесь, но я представляла, на что это будет похоже, а ведь я была девушкой, наслаждавшейся окружением и весельем. Нет, говорить "нет" было нелегко. Единственным фактом, сделавшим это возможным, было то, что сказать "да" было еще менее возможным
— Тогда вы еще любили его, — сказал он. — Я предполагаю, это можно было понять. Но даже это должно было умереть за пять лет.
— Я не любила его, — сказала она, — хотя и тайно сбежала с ним меньше, чем за неделю до того. Возможно, я никогда его не любила. Вы когда-либо думали над этим? Возможно, все это было только следствием его лихого появления в лейтенантской форме, его обаяния, и того обстоятельства, что и мой отец, и мои братья запретили мне иметь любые отношения с ним, а так же того, что вы имели наглость предостеречь меня относительно него.
Горечь, даже гнев были в ее голосе. Он думал, что он все знал. Он не знал ничего. Он никогда не расспрашивал. Возможно, если бы он спросил — если бы задал правильные вопросы — она бы сказала ему полную правду. Но нет, он считал, что знает все ответы.
— Он был охотником за состоянием, — сказал он. — Он почти погубил мою сестру. Я вовремя предотвратил их побег.
— Да, он был охотником за состоянием, — сказала она. — Я не забыла, как он вилял, когда вы прибыли за нами и притворились, что мой отец умыл руки и оставил меня без пенни. И как нетерпеливо он принял сумму, которую вы уплатили ему, чтобы он уехал без меня. Почему вы последовали за нами? Я никогда этого не понимала.
Им никогда не было легко в общении друг с другом. Она тоже не задавала вопросов. Она ждала, что он просто предоставит ей ответы без расспросов.
— Я бы не смог, будучи осведомленным, наблюдать, как он губит невинность, — сказал он.
— Так что вы сами сделали это вместо него, — сказала она.
— Да.
Его собака снова запрыгала, а затем в одиночестве убежала вынюхивать что-то среди деревьев.
На самом деле, она не справедлива. Это не было насилием. Она так же стремилась к этому, как и он.
