Инчестер молчал, потрясенный.
У него мелькнула мысль, что история его рода началась еще до норманнского завоевания.
Первый граф Инчестер получил свой титул за храбрость в битве при Азенкуре.
Все Инчестеры состояли на королевской службе. Его дед и отец считали себя солдатами.
Предок графа был одним из тех генералов, кому больше всего доверял Молборо.
Отец графа командовал королевской конницей.
Инчестеру показалось, что все его предки смотрят на него с фамильных портретов, которые висят на стенах их родовой усадьбы.
Рядом с мужчинами там были прекрасные женщины, их жены, в чьих жилах тоже текла голубая кровь.
Портреты были написаны великими художниками своего времени. Он словно видел всех своих предков, как живых: аристократические черты лица, благородное сложение, невинные взгляды.
Эти женщины ничего не знали об ужасах и грязи жизни.
Их дети становились высокими, привлекательными и мужественными джентльменами, такими, каким был отец графа, или очаровательными леди, такими, какой была его мать.
Дам традиционно приглашали в королевские фрейлины, их браки заносились в книгу пэров.
При мысли о них всех граф испытал такое потрясение, какое ему было неведомо раньше.
Если он введет в этот круг дочь человека, который сидел сейчас напротив него, ее кровь исказит фамильные черты, что передавались из поколения в поколение.
Белокурые волосы потемнеют, невинность сменится хитростью, а милосердие уступит место коварству.
«Как я могу это сделать? Боже, разве я имею право так поступить?»
Но воспитанное с детства умение владеть собой заставило Инчестера промолчать.
Только мысли все кружились и кружились в его мозгу, не находя выхода.
Невозможно решиться, невозможно дать ответ.
«Как могу я жениться на вашей дочери?» – хотелось спросить графу у Растуса Груна.
Но потом вместо благородных лиц предков ему представились лица простых людей, которые ждали от него помощи.
Их жилища разрушались, а нищета изнуряла хозяев. Их глаза молили о жалости.
Отец графа всегда был богатым человеком.
В усадьбе работали не менее тридцати слуг.
Хозяйством занимались садовники и егеря. плотники, каменотесы и строители, колесники и кузнецы.
Граф помнил, как отец говорил ему, когда он был еще ребенком:
– У нас около тысячи людей, которым №г должны платить каждую пятницу. Когда ты станешь старше. Гас, ты поймешь, что мы, словно государство в государстве. Это наши люди, и ни ты, ни я не имеем права бросить их на произвол судьбы.
Именно ради них Инчестер пошел к ростовщику.
Ради них и их сыновей, которые только что вернулись домой после победы над Францией.
А некоторые не вернулись» Их похоронили в наскоро вырытых могилах, и только грубые деревянные кресты обозначали места их последнего упокоения.
Они боролись за свободу Англии, и теперь их страдания окончились. Но их братья, их друзья и соседи были вынуждены голодать, потому что для них не было работы, и не было денег, чтобы заплатить им даже тогда, когда какая-нибудь работа находилась.
«Что мне делать? О Боже, что же мне делать?» – спрашивал сам себя граф.
Машинально он поднялся со стула и подошел к окну.
Отдернул грязную тряпку, служившую занавеской, и выглянул наружу.
На улице было сумрачно, скользили темные зловещие тени.
Пожилой человек брел мимо.
Старик боролся с ветром, с трудом удерживаясь на ногах.
Его одежда была грязна, шея обмотана шарфом в тщетной попытке удержать хоть частицу тепла.
Графу этот человек представился воплощением всех бед, которые свалились на род Инчестеров и их людей.
Старые люди страдали не «по своей вине.
Он может спасти их, как же он может решиться отказаться от этого?
Граф обернулся.
Растус Грун не шевелился.
Он даже не повернул головы, чтобы взглядом проследить за графом.
Он просто сидел и ждал.
Граф знал, что выбора у него нет.
– Хорошо, – сказал он наконец решительно. – Я женюсь на вашей дочери!
Бенита Гренфел ехала верхом, возвращаясь домой, и думала, что она очень счастлива.
Бенита любила морозные утра, когда земля искрится и хрустит под копытами, а деревья, покрытые инеем, сверкают на солнце.
А скоро появятся первые подснежники.
На каждой ветке набухнут почки.
Придет весна.
«Люблю деревню, – подумала Бенита. – Если бы только папе не нужно было ехать в Лондон и он остался бы со мной».
Чудесно было бы провести с ним конец недели.
Но Бенита знала, что отец не очень здоров.
Он больше не мог, как раньше, ездить с ней верхом.
Отец научил Бениту сидеть на лошади, когда она была еще маленькой девочкой.
Тогда семья Бениты не могла позволить себе иметь хороших лошадей.
Но за последние несколько лет, после того как отец приобрел чистокровных красавцев, девушка без труда освоилась с ними и держалась на этих благородных созданиях так же легко и изящно, как прежде на полукровках.
Хотя Бенита и понимала, что так думать грешно, она все же благословляла перемены, которые произошли в их жизни после того, как раненый отец вернулся с театра военных действий из Португалии.
Заботы матери Бениты, казалось, вернули майору здоровье, но недавно боли возобновились, и Бенита очень беспокоилась за отца.
– Почему ты не обратишься к доктору, папа? – спрашивала она.
– Доктора не в силах мне помочь. Война может кончиться, но пули в моем теле останутся навсегда, – шутил отец, и сам смеялся над своей шуткой. Но Бените было совсем не смешно.
Она любила отца, а теперь, когда они остались вдвоем, – особенно.
Жизнь в их округе текла спокойно и размеренно, хотя Лондон был совсем недалеко.
Они жили на севере, а тогда как раз входили в моду поездки на юг.
Особенно с тех пор, как принц-регент облюбовал Брайтон.
По его приказу в Брайтоне был построен великолепный павильон, который мечтала увидеть Бенита.
Но отец весьма прохладно отзывался о светском обществе, и после смерти жены не спешил начинать вывозить дочь в свет.
– Подожди еще немного, дорогая, – отвечал он на все просьбы и уговоры Бениты.
– Но, папа, мне уже восемнадцать, я достаточно взрослая. Мне бы так хотелось побывать на балу в зале Олмака и посмотреть, как танцуют такие важные персоны, как герцог Веллингтон.
Отец рассмеялся:
– Герцог как-то вернулся от Олмака, потому что был одет неподобающе!
– Это, вероятно, весьма его расстроило, – заметила Бенита.
– Было бы неплохо, если бы никто не забывал о правилах приличия, – резко ответил отец.
Бенита знала, как болезненно он воспринимал изменения светских манер, да и самой морали. К сожалению, они менялись не в лучшую сторону.
