гнал облака прочь. Набрав необходимое количество воды, молодой человек быстренько
постарался зайти внутрь и запереться, теперь у него все есть, чтобы привестись перед
сном в порядок и отдохнуть с дороги. Ужинать молодому человеку довелось сухим
провиантом, что так заботливо упаковала его сестра – вяленый балык, да присоленный
бекон, вареные яйца и бутылка домашней наливки, краюха мягкого испеченного хлеба.
Мария будто бы знала, как выручит, нынче сей нехитрый провиант ее брата. Он вознес
благочестивую молитву, поблагодарив Всевышнего за то, что удачно добрался до нового
жилища и наскоро перекусил хлебом насущным, ибо уже с ног ввалится от усталости.
Наливка из домашних фруктов и ягод приятным теплом разлилась по телу, которое он
наскоро обмыл и переодел в чистые одежды – рубаху и нательные домашние штаны из
полотна. Постель манила в свои объятия и Фрай не смог ей дольше противиться. Как
только уставшее тело удобно умостилось и расслабилось, молодого человека сразу
сморило.
Поначалу, сновидения не тревожили разум пастора, лишь приятная пустота. Но в
скором времени он забылся, чуткое ухо слышало слегка уловимый шум, что пронесся над
ним, будто шуршали крылья. Пастор открыл глаза или это сонное воображение нарисовало
ему такую картину – у его изголовья с левой стороны сидела сова с красивым серебристо-
серым отливом и ярко-рыжим загривком, ее глаза светились изумрудным светочем, а
удлиненные зрачки внимательно рассматривали гостя. С другой стороны тоже послышался
звук, и пастор повернул голову – справа его с любопытством рассматривала серая летучая
мышь, выставив напоказ свои маленькие, заостренные клыки, будто улыбаясь. Фрай
улыбнулся ей в ответ и снова закрыл глаза – забавное сновидение. Но тут его что-то
коснулось – рука, несущая приятную прохладу, легонько очертила овал лица. Он снова
открыл глаза, все та же сова, вот только она протянула крыло, которое плавно переросло в
человеческую руку. И тут Уэнсли будто бы проснулся от приятной дремоты, потер руками
глаза, но не увидел, ни красивой совы, ни ее спутницы – летучей мыши.
Молодой человек поудобней сбил подушку и умостился дремать дальше, вот только
следующие звуки его явно насторожили – за дверью скрипели рассохшиеся деревянные
половицы, кто-то к нему подбирался. Дверная ручка начала проворачиваться и на игру
воображения это уже не смахивало. Угасающий огонь в камине давал слабый свет, а свечу
молодой человек зажечь не успевал. На прикроватной тумбочке, к которой интуитивно
потянулась рука Фрая, ничего опасней талмуда со святым писанием да перочинного ножа
не обнаружилось. А меж тем дверная ручка поддалась напору.
Уэнсли конечно предполагал, что в любом городе имеются воры, которые обчищают
обычных жителей по ночам, но ему не верилось, что встреча с ними состоится сию же
минуту, когда он только прибыл на новое место, да еще когда один и беззащитен. Правда,
то, что увидел наш герой потом, ни шло ни в какое сравнение с уличными жуликами, а
главное испугало на порядок сильнее. Хотя поначалу он недоумевал, ведь в дверях
нарисовалась фигура привратника Хопкинса. Луна как раз заглянула в окно пасторского
домика и млечным свечением озарила белый силуэт церковного помощника. Уэнсли сел
на кровати, сжимая в руках нож и книгу. Возможно, столь поздний визит имел под собой
какое-то неотлагательно-срочное обстоятельство.
– Хопкинс, что-то произошло? – вполне спокойно спросил священник, всматриваясь в
непривычно бледное лицо привратника.
– Кровь… – ответил тот и в голосе проскочили металлические нотки, но разве
разыгравшееся воображение не искажает слуховые и зрительные образы. Подчас мы
можем уловить что-то ужасное, что на самом деле таким не является.
– Что? Кто-то ранен или умер? – еще раз задал вопрос Уэнсли.
Но Хопкинс тоже выразился вполне спокойно, даже немного торжественно и
протянуто:
– Кровь, свежая кровь… вкусная свежая кровь, – и двинулся на священника.
Уэнсли испугался и подскочил с кровати, его здравый смысл буквально отказал ему, -
тот человек сошел с ума. Меж тем, белый как снег, Хопкинс оскалил зубы, и это были
нечеловечьи зубы, а клыки опасного животного, предназначенные, чтобы разрывать плоть:
– Погодите, мистер Хопкинс, – отскочил к камину Уэнсли.– Давайте объяснимся.
– Вкусная, теплая кровь, – шептало нечто в человечьем облике, плавно опускаясь на
четвереньки, чтобы уподобится на зверя. Поистине, это был не человек!
У Фрая до сих пор в руках была только Библия и ножик, но разве можно отбиваться
от ненормального таким орудием?
– Сгинь! – воскликнул он. – Прочь, нечистый!
Ответом ему послужил смех отнюдь не веселый, а жуткий; человекоподобный зверь
даже остановился, чтобы воссоздать всю силу этого жуткого звука. Крамольный смех –
если обозначить его чем-то жутко-запретным, не поддающимся пониманию для обычного
человека. Но нечто не могло долго продолжать издавать такие звуки, оно снова взглянуло
на Фрая и продолжило свое шествие.
Фрай приготовился распрощаться с жизнью, вслух произнося молитвы Всевышнему,
Деве Марии и всем святым, которых помнил, прося пощадить его и уберечь, особенно
душу. Но перехватив у очага еще горячую кочергу, которая зашипела в его руке, попытался
отмахиваться ею от монстра. Шаг, удар, прыжок, выпад вперед и книга полетела в
чудовище. Тот не успел увернуться от увесистого фолианта и взвыл, будто получил
кирпичом. Но это ни сколько причинило ему боль, сколько рассердило. В руках оставалась
одна единственная кочерга, что обожгла его ладонь, но боль физическая отступала перед
паническим страхом, что возымел верх над молодым человеком. Кочерга была необычной,
с заостренным наконечником, будто предназначалась для широко использования, нежели
обыденное перемешивание угля в камине.
Прыжок на Фрая, оскал зубов, замах металлическим орудием, мгновенье, и атака
отбита. Человекоподобный монстр отлетел и снова принял наступающую позу, оскалил
сердито зубы, намереваясь все-таки вцепиться в живую плоть. Фрай отбежал в
противоположный угол, бросил еще что-то, но промахнулся, а его противник довольно
оскалился. Священник схватил туалетный столик и поставил преграду, нападающий
перецепился, преодолевая преграждение, рыкнул и пополз, уподобляясь червяку, поистине
непривычное зрелище – видеть, как человеческое тело ползет. И взгляд, этот стеклянный
пространственный взгляд, будто смотрит на тебя мертвец. Рациональный Фрай хватался за
