— Да вот Вера чем-то разволновалась, — кивнул тот, слегка ослабляя хватку и опуская Анну на пол, чем она тут же воспользовалась и бросилась к незнакомцу.
— Послушайте, это какая-то ошибка! Меня зовут Анастасия Петровна, я — баронесса Корф, меня похитили…
— Вас нашли на улице, опознали и вернули сюда, где вы, Вера, находились последние две недели, да и то из уважения к вашему покровителю, — мягко сказал мужчина, о чем-то перемигиваясь с санитаром.
— Покровителю? — растерялась Анна.
— Да, — ласково произнес врач, — он является опекуном молодого барона Корфа, помните? А вы любили его…
— Кого?! Опекуна? — в ужасе воскликнула Анна, отшатнувшись от мужчины в халате.
— Барона, — так же мягко продолжал пояснять тот, — но он не захотел на вас жениться, вот вы и расстроились немного, заболели. Стали всем говорить, что вы — баронесса Корф…
— Но я и есть баронесса Корф! — побледнела Анна. — Меня и княгиня Долгорукая узнала, спросите у нее…
— Ваша соседка? — улыбнулся доктор. — У княгини заболевание посложнее, а одержимость ее — и того давняя.
— Но я не сумасшедшая! — попыталась возразить Анна, вдруг с ужасом осознавая, что врач не слушает ее и тем более — не верит.
— Все так говорят, — вздохнул доктор, — но ничего. Полежите, отдохнете. У нас заведение чистое, здесь все персоны благородные. Попьете лекарства, подышите свежим воздухом и барона своего забудете. Алексей!
Анна хотела было снова оттолкнуть подкравшегося к ней со спины санитара, но тот и глазом не дал моргнуть — смял в охапку и уволок в уже знакомую Анне комнату, а пришедший следом врач быстро сделал в предплечье какой-то укол, отчего у Анны голова сначала закружилась, и она перестала чувствовать руки и ноги, но потом это ощущение прошло, и Анна как будто провалилась в пустоту. Она утратила ко всему интерес: видела, слышала, но оставалась равнодушной. Ей расхотелось что-либо доказывать, куда-то бежать, а тем паче — подниматься с кровати. И даже смотреть на потолок было скучно — Анна закрыла глаза и перевернулась на бок, но тут же столкнулась взглядом со взглядом Долгорукой, которая стояла перед нею на коленях, уперев локти в край кровати и ладонями подпирая подбородок.
— А вот кричать и бегать не надо, — с материнской заботливостью произнесла она, — от этого — только хуже. Ты лучше полежи спокойно да подумай, за что тебя Бог наказал и покайся.
— Неужели вы знаете, в чем моя вина? — устало промолвила Анна.
— В том, что ты есть, — недобро усмехнулась Долгорукая. — Или не помнишь, как мать твоя развратная отняла у жены мужа, у детей отца? А сосед наш, подлец, твой опекун, им во всем помогал?
— Этот грех уже давно искуплен, — через силу сказала Анна: от лекарства губы и гортань плохо слушались ее, — и не вы ли сами батюшку и старого барона убили? И матушка моя в монастырь ушла, и мужа я потеряла, и сестра при смерти. Что же вам еще надо от меня?
— Род ваш подлый под корень извести и богатство ваше забрать, — угрожающим тоном изрекла княгиня.
— Да зачем вам деньги-то? — попыталась улыбнуться Анна. — Разве здесь они вам будут нужны?
— Думаешь, я до смерти стану в «тихом доме» сидеть? — усмехнулась Долгорукая. — Мне Жан обещал — как только с тобой разделается, отсюда заберет. Вот тогда я порадуюсь — детки твои сиротами останутся, а сынок Иванов вас всех разорит и по миру пустит.
— Обманул он вас, Мария Алексеевна, — вздохнула Анна, с трудом удерживая ускользающее сознание.
— Заберет, как есть заберет! — с ненавистью зашипела княгиня ей прямо в лицо.
— И не заберет, и не сын он Ивану Ивановичу. — Анна хотела приподняться, но голова поплыла, и она вынуждена была снова опуститься на подушку и переждать, когда прекратится кружение. — Самозванец он, ваше сиятельство, проходимец и интриган. А вы ему больше не нужны, потому как от вас он уже все сполна получил и делиться захваченным не станет.
— Врешь ты все! Врешь! — каркнула Долгорукая и осеклась — как бы чего не вышло, не заметил бы никто, что она у Анны в палате обитается.
— Да у меня и свидетель есть, и Сычиха, как правду узнает, от слов своих откажется и признание в родстве назад заберет, — снова вздохнула Анна. — И сидеть вам здесь, Мария Алексеевна, до скончания века. А меня Репнины скоро хватятся и найдут. И это я выйду на свободу, и буду жить долго и счастливо.
— А на это даже не рассчитывай. — Долгорукая зашлась в страшном гортанном смехе и встала, как и утром, опасно и пугающе нависая над ней. — Не было у тебя никогда счастья и не будет! Я тебя уже давно прокляла!
— Что? — Анна невероятным усилием воли отняла голову от подушки и в упор взглянула на княгиню. — Что вы сказали, Мария Алексеевна?
— Мой глупый супруг даже и не заметил, что я кольца ваши венчальные перед свадьбой украла да к цыганке тогда же в табор отнесла, — с триумфом проговорила Долгорукая. — Она их особым обрядом заколдовала и мне отдала, а, когда вы их на пальчики-то надели, заклятие действовать стало. И ты не избавишься от него никогда!
— Подлая змея! — воскликнула Анна, пытаясь дотянуться руками до ее горла, но княгиня лишь посмеялась над ней — у Анны не было возможности управлять своими действиями. Последний рывок отнял у нее силы, и теперь она могла лишь беспомощно лежать на кровати и созерцать торжество Долгорукой.
— Злись, злись, крепостное отродье, — давилась беззвучным и в то же время диким смехом княгиня. — У тебя теперь не то что прав — имени нет! И сгниешь ты в сумасшедшем доме, а я — в твоем жить стану и детей твоих близко на порог не пущу!
Анна не могла больше этого выносить — она закрыла глаза и позволила пустоте овладеть ею. И, пропадая в беспамятстве, в последний миг она услышала, как в комнате зазвучал еще один и тоже знакомый голос.
— Это вы, Жан! — обратилась к нему княгиня. — Вы пришли, чтобы забрать меня!
— Разве вам здесь плохо? — спросил «барон». — С вами жестоко обращаются?
— Нет, нет, — умоляющим тоном залепетала Долгорукая. — Но я на волю хочу, вы же обещали, Жан, вы же обещали! Я сделала все, о чем вы просили, я даже призналась, что убила Петра! Увезите меня, я хочу домой, к детям, к Соне, к Лизе, к мальчикам!
— У вас положительно галлюцинации, — равнодушно ответил тот. — Я скажу, чтобы вам больше давали лекарств, с таким воображением недолго последний разум потерять.
— А почему вы тайно ночью пришли? — вдруг ясным, прозревшим голосом заговорила Долгорукая, как будто все, что пыталась до того сказать ей Анна и в чем она и сама когда-то сомневалась, сложилось в ее больной голове в одну отчетливую и внятную картинку. — Вы же говорили, что по суду возьмете меня на поруки? Что все будет по закону?
