Она с надеждой взглянула на Василису.
— Ребенок? — задумчиво проговорила та. — Вы правы, это все усложняет. А Станислав знает об этом?
— Пока нет. Все никак не удается спокойно с ним поговорить.
— Тогда мужайтесь. Никто не может знать, как он себя поведет: обрадуется или рассвирепеет.
Лизе стало зябко. Она невольно передернула плечами, а Василиса успокаивающе сказала:
— Раньше смерти тоже не стоит умирать. Как говорила когда-то моя матушка, бог не выдаст, — свинья не съест! Я человек малообразованный… да-да, не смейтесь, чем больше я пытаюсь самообразоваться, тем, кажется, меньше знаю… Так вот, даже при тех знаниях, какие я имею, о наследственном безумии стоит говорить, ежели оно проявляется в течение всей жизни, а не вдруг, когда человек преодолел все превратности опасного возраста… Словом, в преданиях рода Поплавских действительно ни о чем этаком не упоминается, этим я тоже интересовалась.
Старый князь, однако, в детстве упал с коня и сильно ударился головой. Станислав переболел мозговой горячкой, потому семена отцовского воспитания так хорошо взошли… Что-то я заговорила о семейных преданиях, корнях и наследственности… В общем, Елизавета Николаевна, погодите до срока убиваться.
Давайте посмотрим, что скажет князь по поводу ребенка.
Лиза все теснее сближалась с Василисой, в которой открыла не только душу добрую и преданную, но и старшую подругу, которая могла в трудную минуту помочь советом. И если княгиня прежде не могла решиться заговорить с нею о своих сомнениях, то теперь она обрела слушательницу и советчицу не только заинтересованную, но и знающую.
Однажды Василиса даже высказала желание быть будущему княжичу крестной матерью.
— Вот только пан Поплавский вряд ли согласится.
— Ничего, мы его уговорим! — уверенно сказала Лиза.
Как выяснилось, не только она нуждалась в подруге и собеседнице. Василиса тоже потянулась к молодой княгине, рассказывая ей предысторию событий, которые развивались в замке теперь.
— Вы не представляете, сколько книг по медицине я перечитала, когда забеременела Екатерина Гавриловна! Все те, что есть в библиотеке, выписаны мною. С ведома крестной, конечно, и втайне от ее мужа. Впрочем, он никогда не интересовался, что читает его жена, потому скрывать от него этот интерес было несложно… Я бы могла вас успокоить, что Станислав не родился таким, его таким сделал отец, но с некоторых пор я уже ни в чем не уверена…
Лизе на мгновение стало страшно, будто под сердцем она носила не ребенка, а некоего монстра, и она заплакала. Василиса, утешая, плакала вместе с ней.
— Можно было бы попробовать избавиться от ребенка… — неуверенно заговорила Василиса.
— Нет! — выкрикнула Лиза.
Теперь ей было жалко этого ни в чем не повинного малыша, которого расстроенная психика отца и легкомыслие матери — в том, что с нею случилось, Лиза винила и себя; не поверь она в свое время в некое предопределение, может, смогла бы противостоять этим событиям — обрекли на то, что его появление на свет уже считалось нежелательным.
Она успокоила себя тем, что впереди еще много времени и обязательно найдется выход.
Расстраивало Лизу и то, что вскоре ей придется отказаться от поездок верхом, которые она здесь полюбила. У себя под Петербургом, в поместье Отрада, случалось, она садилась на коня, проезжала по лугу или берегом вдоль реки, но никогда прежде это не доставляло ей такого удовольствия.
Она мчалась вскачь по пригоркам и перелескам, обмирая от восторга, или ехала шагом по узким тропинкам леса, отодвигая от лица ветки.
Однажды она ездила на верховую прогулку со Станиславом, и это было последнее событие, о котором Лиза вспоминала с удовольствием, потому что в тот раз супруг предстал перед нею таким, каким мог бы стать, не проделай над ним его отец страшный эксперимент — воспитание человека жестокого и бесчувственного, какой, по мнению старого князя, только и мог благоденствовать в насквозь прогнившем современном обществе.
Был теплый летний день. Весна выдалась на редкость солнечной, и потому уже в июне земля прогрелась настолько, что на ней можно было лежать без опасения простудиться и смотреть в синее небо, на плывущие белые облака…
Станислав предложил жене сбежать от охотников — его друзей, приехавших в замок поохотиться на лису, которую перед тем князь со своим другом Теодором Янковичем так и не смог добыть. Друзья рассказу посмеялись и месяц спустя нагрянули к Поплавским, чтобы, как они сообщили, найти упущенную друзьями лису.
Лиза, в бархатной зеленой амазонке и берете с пером, была чудо как хороша. Она скакала рядом с мужем, он время от времени посматривал на ее разгоряченное розовое личико и вдруг шепнул:
— Давай убежим?
Он кивнул на увлекшихся охотой друзей. После чего супруги Поплавские отъехали в сторону — подтянуть подпругу у лошади княгини, как объяснил Станислав.
— Езжайте, мы вас догоним! — крикнул он, и охота умчалась вдаль.
— Я покажу тебе одно красивейшее местечко в наших владениях, дорогу к которому знаем только мы с Казиком. Хочешь?
— Хочу! — ласково улыбнулась ему Лиза, и супруги свернули в лес, по которому пришлось ехать очень медленно — так узка и неприметна была тропа.
Станислав действительно привез Лизу в некое заветное местечко, которое называлось почему-то Змеиной пустошью.
Оно находилось на невысоком пригорке, с двух сторон который окружало болото, с третьей — высокая гора, с четвертой — тот самый лес.
Это была огромная поляна, поросшая густой мягкой травой, и Лизе отчаянно захотелось на этой траве полежать. На всякий случай она спросила:
— Здесь действительно водятся змеи?
— Нет здесь никаких змей, — засмеялся Станислав, — а почему она так называется, спроси у Казика, он как-то пытался мне об этом рассказать, а я, каюсь, его перебил.
Станислав спрыгнул с коня и ссадил с лошади Лизу, так на руках и неся ее по поляне.
— Давай немного полежим? — предложил он, и она по его взгляду, по хриплому голосу поняла, чего муж хочет, но в этот раз его желание не вызвало у нее ни страха, ни отвращения. Она ощутила, что и сама этого хочет.
Станислав расстелил на траве свой охотничий камзол и стал раздевать ее, но не рвал, как обычно, на ней одежду, не рычал, в глазах его светилась лишь бесконечная нежность. Как будто сам воздух Змеиной: пустоши успокаивал его, снимал колдовские чары, превращал злобного садиста в доброго, любящего мужчину.
Никогда до этого Лизе не было так хорошо. Мир плыл и качался перед нею так, что захватывало дух, и она с удивлением услышала, как кричит от восторга и повторяет его имя. И снова кричит:
