Лорд Армстронг разразился резким лающим смехом:
— Кто? Клейборо? Видя, как он прячется за колонной, я было подумал, что он старается стать бесплотным духом.
Она резко повернула голову. Лицо ее пылало от смущениях значит, и Армстронг видел его?
На нее обрушилось новое унижение.
— Что? Вы вообразили, что я не видел этого никчемного труса? Если вы таким представляете настоящего мужчину, я склонен считать, что вы немногого хотите от мужа.
Амелии был ненавистен его деспотизм. Она ненавидела его насмешливый и глумливый тон. Еще больше ей была отвратительна его манера критиковать ее выбор. Она понимала: попытайся она хоть как-то оправдать лорда Клейборо, он отмел бы любое оправдание как никчемное и бессмысленно е. Но она не желала уступать ему ни на йоту.
— А чего вы ждали от него? Чтобы он устроил сцену и вступил с вами в перепалку?
Он встретил ее яростный взгляд прямо и ответил спокойно:
— Ради женщины, которую я намерен взять в жены, я именно так бы и поступил.
Его ответ выбил у нее почву из-под ног, и она погрузилась в смущенное молчание. Ради женщины, которая сумела бы завоевать и сохранить его любовь, если такая существовала… Она легко могла представить, что ради такой женщины он перевернул бы небо и землю. Мысль о том, каково это — быть любимой таким мужчиной, вызвала в ней непрошеное томление. Но она тотчас же подавила его с такой стремительностью, с какой кухарка со скалкой в руках бросается на мышь, замеченную в кухне.
— Ваш отец никогда не разрешит вам выйти за этого негодяя, — нарушил тишину кареты его тихий голос. — И я этого не допущу. Во всяком случае, пока вы на моем попечении.
— Я не на вашем попечении. Я ваша узница.
— В таком случае, как ваш тюремщик, я, вероятно, должен все время добавлять вам работы, чтобы вы постоянно были заняты. Завтра вы будете помогать кухарке. Мне кажется, нам требуются еще одни руки в буфетной.
— Вы, должно быть, рехнулись?!
— Уверяю вас, что мои умственные способности в полном порядке и функционируют эффективно.
— Я не стану этим заниматься! — с болью вырвалось у нее. — Когда я расскажу отцу…
— Ваш отец ничего не сделает, когда узнает от меня, при каких обстоятельствах это произошло. Он не одобрит также ваше появление в обществе вскоре после того, как вы устроили спектакль на балу у леди Стэнтон.
Не раздумывая о последствиях своих действий, Амелия бросилась на него.
Томас инстинктивно поднял руки, чтобы прикрыть лицо. Две женщины напали на него с разницей в один день! Боже милостивый! Неужели весь мир свихнулся?
После нескольких неудачных ударов по его плечам и груди она молниеносным движением кулака угодила ему в нижнюю челюсть. Он поспешил схватить ее молотящие по воздуху руки прежде, чем она успела нанести следующий удар.
— Господи! Уймитесь вы, чертова бешеная кошка! — пробормотал он.
Ему легко удалось одной рукой заломить ее руки за спину и наконец покончить с ее буйством.
Удерживая ее, Томас почти вплотную прижимал Амелию к себе. И как назло его чресла ожили, а естество его отвердело под панталонами. Рефлекторно он опустил ее на сиденье.
— Отпустите меня!
Ее неровное дыхание овевало его щеку, пока она извивалась под тяжестью его тела, пытаясь высвободить из-под него свои юбки, что только увеличивало его возбуждение.
— Перестаньте ерзать, — сказал он хрипло, сдавая позиции по мере того, как его самообладание таяло под воздействием близости ее нежной, женственной плоти.
Амелия замерла. Она не сводила с него огромных настороженных синих глаз, будто опасалась, что достаточно дыхания и он заметит, как плотно соприкасаются их тела.
— Как раз сейчас у меня нет искушения задрать вам юбки и овладеть вами. Но приведите-ка хоть один довод, почему бы мне этого не сделать?
Его взгляд опустился на ее соблазнительные розовые губы, и неутолимый голод, который он начал испытывать несколько недель назад, теперь грозил поглотить его целиком. Ему было просто необходимо снова ощутить ее вкус.
— Не смейте!
Ее голос прозвучал как писк, будто против воли вырвавшийся, из горла.
— Не слишком убедительно, — пробормотал он и опустил голову, заглушив поцелуем ее протест.
По его жилам устремилась жаркая густая кровь, запульсировав между бедер. Его возбуждение достигло такой силы, что это грозило взрывом. Нетерпеливый и жадный, он позволил своему языку вторгнуться глубоко в ее рот. По всему его телу пробежала дрожь, когда их языки соприкоснулись. Он попытался обуздать свое желание, но потребовалось всего одно легкое прикосновение к ее нёбу, восхитительно нежной пещере ее рта, чтобы она яростно и жадно, почти против воли, позволила своему языку вступить в эту чувственную игру.
Томас выпустил ее руки и принялся манипулировать с пуговицами ее плаща, легким и плавным движением спустил его с плеч без особых возражений с ее стороны. Плащ лег к ее ногам, образуя нечто вроде алтаря, ожидающего жертвоприношения. Проведя рукой по ее бедру и тонкой талии, он наконец нашел ее грудь. Амелия издала тихий стон, и ее руки крепко обвились вокруг его шеи.
Страсть сжала его в своих тисках, вытеснив из его сознания все, кроме физических потребностей. Из ее уст исходили слабые стоны, похожие на мяуканье, когда он склонил голову еще ниже, чтобы облегчить доступ к ее рту.
Его ладонь охватила упругую крепкую грудь, выступающую под тканью платья, а большой палец принялся снова и снова поглаживать круговыми движениями сосок, превратившийся под его прикосновениями в камешек, теперь отчетливо выступавший под бледно-зеленым шелком корсажа. Томасу мало было ощутить рукой тяжесть ее грудей. Он жаждал устроить себе пир для глаз, любуясь ими, и попробовать их на вкус.
Из его горла вырвался гортанный звук, когда Томас оторвался от ее губ и заглянул в ее пылающее румянцем лицо.
Он тотчас же охватил взглядом ее припухшие от поцелуев губы и закрытые глаза и перевел его на ряд жемчужных пуговиц, спускавшихся по груди ее платья до талии, ловко расстегнул их и обнаружил под лифом платья белый шелковый корсет, едва сдерживавший груди… и упругую гладкую кремовую кожу. Его плоть обрела немыслимую твердость.
Ее глаза, потемневшие от желания, медленно раскрылись, и она посмотрела на него. Хватило одного мгновения, чтобы из женщины, попавшей под власть глубочайшей страсти, она вернулась к своему обычному настороженному состоянию. Когда его пальцы принялись расстегивать пуговицы на ее талии, глаза Амелии тревожно расширились.
«Что, черт возьми, я делаю?» — мелькнуло у нее в голове, и она принялась лихорадочно бить его по рукам.
