Николас поморщился, а Люсьен вспомнил рассказ друга о том, как мадам Белэр его похитила. Николаса продержали несколько дней взаперти, а потом посадили на корабль, следующий к Колониальному мысу. Ему потребовалось четыре месяца, чтобы вернуться домой, и за это время многие успели смириться с его гибелью.
— Если он вернулся, значит, она прогнала его, — пожал плечами Николас. — В конце концов, он ведь никогда не был ее любовником.
Поскольку в холле, кроме них, никого не было, Люсьен осмелился задать вопрос, который давно его мучил:
— Тогда кем же он был для нее?
— Человеком, который разделял некоторые ее пристрастия, — задумчиво произнес Николас. — Мерзости притягиваются друг к другу. У него была жестокая и вдобавок буйная фантазия. Он всегда был очень жаден, а посему его весьма интересовали ее планы. Он путешествовал с ней, чтобы не упустить свою долю.
— Наверное, он достиг своей цели, — предположил Люсьен. — Он никогда не был бедным, а теперь говорят, что он вернулся неприлично богатым — причем акцент делают на слове «неприлично». Вот почему его снова приняли в обществе. Деньги способны открыть любые двери.
— Значит, богат? — Николас бросил на него тревожный взгляд. — Но ведь денег было не так уж много, да и Тереза большую их часть предполагала оставить себе.
— Может быть, он просто пускает пыль в глаза? Но он снял дом на Гросвенор-сквер. Разъезжает на великолепных лошадях — он перекупил моих гнедых у Миллхэма, и теперь я кусаю себе локти, когда вижу его упряжку. К тому же он очень жестокий наездник. Ходят слухи, что он собирается жениться, но не для того, чтобы разделить с женой свое состояние. Скорее, речь идет о том, чтобы купить себе очередную безделушку.
— Вернее, о том, что найдутся родители, которые захотят продать свою дочь такому мерзавцу, — поморщился Николас. — Интересно, Люс, откуда у него столько денег? Не удалось ли ему обставить Терезу в ее же собственной игре?
— То есть обманом выудить у Мадам часть ее барыша? — уточнил Люсьен. — Ты говоришь, что для тебя месть неприятна, а мне так она очень по вкусу.
— Справедливость, а не месть. Хотя ведь не все еще ясно. Я не понимаю, почему Деверил с таким бесстыдством кичится богатством, добытым в результате преступления?
— Я тоже, Бог свидетель. И что же нам делать?
— В настоящее время — ничего! — отрезал Николас. — Он подождет. Тебе нужно жениться, а для этого требуются немалые усилия. Я знаю это из своего опыта. И еще советую тебе ознакомиться с этими книгами.
— Ты считаешь, что это нам поможет? — спросил Люсьен, недоверчиво покосившись на книжки. — Должен признаться, я прекрасно понимаю Элизабет. Просто я ее не одобряю.
— Я всегда считал тебя разумным человеком. Мы не можем понять другого человека до конца, и рассчитывать на это — самая страшная иллюзия, какая только существует на свете. — Николас говорил очень серьезно. — Мне бы хотелось поскорее разобраться со своими делами и нанести твоей Элизабет визит. Полагаю, в результате этого она приобретет пару верных друзей.
— Я мог бы привезти ее к вам. — Люсьен почувствовал себя виноватым из-за того, что у Элизабет до сих пор не было друзей.
— Как хочешь. Но до вашей свадьбы остались считанные дни, и она наверняка предпочтет провести их в покое и уединении. Приезжайте к нам после медового месяца. Думаю, что из-за Деверила мы задержимся здесь надолго.
Они подошли к двери гостиной, и Николас остановился и посмотрел маркизу в глаза.
— Давать советы — неблагодарное занятие, и все же я сделаю это, Люсьен. Независимо от того, какие проблемы вас сейчас одолевают, разрешайте их где угодно, но только не на брачном ложе. Помни, в постели ты должен ее любить. А если тебе это сейчас не по силам, подожди, пока пройдет время и ты будешь к этому готов.
Бракосочетание должно было состояться в бальном зале Белкрейвен-Хаус. Огромное помещение с позолоченными столбами и изогнутым потолком было освещено лишь лунным светом и несколькими факелами, отчего создавалось волшебное ощущение, что их брак заключается на небесах, покрытых серебристо-серой пеленой. По периметру зала выстроились огромные урны с цветами. На стенах висели цветочные гирлянды.
Слуги закончили приготовления к завтрашнему торжеству и отправились спать. Им предстоял напряженный день.
В бледном лунном свете комната Бет была похожа на часовню, и она порадовалась тому, что обряд не будет проходить в церкви. В вынужденном соединении двух людей не могло быть ничего возвышенного и богоданного. И хотя их брак был обставлен как принято в цивилизованном обществе, по сути он ничем не отличался от дикого, первобытного совокупления двух особей противоположного пола, когда от самки не требовалось ничего, кроме беспрекословного повиновения и способности к деторождению.
Бет не могла не заметить, что маркиз в последние несколько дней был к ней особенно добр и внимателен, и она не осталась равнодушна к его ухаживаниям. Он был красив, образован и способен на сочувствие и понимание. Если бы она не оказалась в такой унизительной ситуации, то, пожалуй, даже получала бы удовольствие от его общества.
Но в то же время, противореча самой себе, она скучала, когда его не было рядом, вздрагивала от прикосновения его руки, в его присутствии у нее перехватывало дыхание, а от его взгляда по телу ее пробегала дрожь.
Эти противоречия приводили ее в ужас. Завтра она будет полностью принадлежать ему, и от этой мысли Бет начинала трястись как в лихорадке и стискивала зубы, чтобы они не стучали.
И в тот момент, когда эти мысли вконец ее обессилили, в комнату вошла герцогиня. Она держала в руке канделябр, и пламя свечей играло на красноватой обивке гостиной, словно совершая волшебный танец. Обстановка из угнетающей превратилась в радостную.
— Что-нибудь не так, Элизабет?
— Нет, — коротко ответила Бет, не успев придумать причину, по которой она могла бы сидеть в темноте.
Герцогиня поставила подсвечник на камин и заключила Бет в объятия.
— Бедное мое дитя. Прошу тебя, успокойся. Поверь, Люсьена не стоит бояться.
— Не стоит? — переспросила Бет, высвобождаясь из уютных обьятий. — Послезавтра он сможет избить меня до смерти, и никто ему слова поперек не скажет!
— Что? — изумилась герцогиня. — Неужели он когда-нибудь поднимал на тебя руку? Если это так, я собственноручно отхлещу его кнутом!
— Нет, — ответила Бет поспешно, чтобы успокоить герцогиню.
— Слава Богу, — облегченно вздохнула Иоланта. — Должна признать, что в Люсьене есть нечто жестокое, но не больше, чем в любом другом мужчине. Давайте говорить начистоту, Элизабет. Люсьен — благородный человек, и он умеет держать себя в руках. Вы не должны его бояться. Если он когда-нибудь причинит вам боль, вам стоит только сказать мне, и я сделаю так, что он очень пожалеет об этом.
