Его слова жалили, как искры от наковальни. В комнате стало душно от его ярости.
Вот почему он такой бледный, сообразила Синтия. От ярости. И страха за сестру.
О, как же она ненавидела его в этот момент! И вместе с тем ей хотелось подойти к нему, положить руку ему на грудь и успокоить его. Тем более что она не могла не признать его правоту. В глубине души она точно знала, что делала, когда сказала Вайолет, что цыгане уезжают.
Этот ужасный человек всегда прав, черт бы его побрал!
Но будет несправедливо, если она примет всю вину на себя.
Охваченная негодованием, Синтия шагнула к нему, и он, как ни странно, попятился.
— Я понимаю, что вы бойтесь за нее, Майлс. Но ей скучно. Она умна, деятельна, избалована и не имеет ни малейшего представления, что делать со своим временем. Вот причина ее легкомысленных поступков. Думаю, ей не хватает настоящего брата.
Майлс тяжко вздохнул. Ярость, бушевавшая в нем, мгновенно погасла, и на смену ей пришла боль.
«Ах да, Лайон, ахиллесова пята семьи, — вспомнила Синтия. — Как же я забыла о Лайоне и о том, что Майлс никогда не заменит старшего брата? Что он должен чувствовать сейчас, когда и сестра исчезла?»
Синтия отчаянно искала слова, чтобы извиниться. Майлс тоже молчал, словно стыдился, что обнаружил свою слабость.
Когда он снова заговорил, в его голосе не было ярости, только усталая непреклонность.
— Но на нас лежит ответственность, мисс Брайтли. Потому что мы знаем, видим и понимаем больше, чем те, кто нам небезразличен. Мы обязаны присматривать за ними. Понимаете?
Синтия вдруг осознала, что ее пальцы, вцепившиеся в складки юбки, онемели. Она разжала кулаки; глядя в темные бездонные глаза Майлса.
Он сказал «мы».
Включил ее в число сильных людей, которые видят и понимают больше, чем другие. И невольно признал, что между ними есть фундаментальное сходство. Они оба сильные. Сильнее, чем окружающие. По характеру. По необходимости.
От сознания, что он считает ее такой, у Синтии перехватило дыхание.
Она никогда не смотрела на себя в таком свете — как на сильную личность. Она просто пыталась выжить. В конце концов, ей приходилось самой заботиться о себе. Всю жизнь.
Но кто заботился о Майлсе?
Вчера она наблюдала, как он назначал свидание замужней женщине. Он строил свое будущее так же верно, как она пыталась строить свое.
Ах, если бы она могла заключить его в объятия и не отпускать, пока на его лицо не вернутся краски, а тело, скованное страхом, не расслабится! Она была готова на все, чтобы избавить его от боли и отчаяния.
Они молчали, глядя друг на друга. Наконец Майлс отвернулся, словно сожалея о собственной откровенности. Оказывается, этот целеустремленный и бесстрашный мужчина не так уж неуязвим.
О, что же они делают друг с другом?!
— В определенном смысле, Майлс… это замечательно.
Он резко повернулся к ней.
— Замечательно? — переспросил он с отвращением. — О чем вы, черт побери, толкуете?
— Обо всем… этом. — Она сделала неопределенный жест рукой, как будто давая понять, что речь идет обо всем, что имело отношение к ним обоим. — Вы очень волнуетесь за Вайолет, да?
Он кивнул:
— Я бы сделал для нее… абсолютно все.
Синтия грустно улыбнулась:
— Вот именно. — Она отвернулась от него и уставилась в окно.
Последовало молчание. Что ж, неплохо. Кажется, она лишила его дара речи. Повернув голову, Синтия обнаружила, что Майлс наблюдает за ней.
— Мне очень жаль, если я причастна к этой истории. Правда.
Он коротко кивнул, глядя на нее с отсутствующим видом.
— Сожалею, что вышел из себя.
Она заметила, что он не извинился за то, что наговорил ей во время своей вспышки. Очевидно, Майлс не собирался оскорблять ее подобным извинением. И все, что он сказал о ней, было правдой — она знала это.
— Не уверена, что вы действительно сожалеете, что вышли из себя. Я, во всяком случае, не жалею. — Синтия улыбнулась.
Казалось, он удивился, но она не оставила ему времени на вопросы и тотчас проговорила:
— Я бы съездила в цыганский табор, мистер Редмонд. Они намеревались сняться сегодня утром.
Майлс открыл рот, затем закрыл его и нахмурился, прикусив губу. Он явно хотел что-то сказать, но не мог облечь свои мысли в слова.
Синтия снова испытала странную нежность и огромное удовлетворение оттого, что ей удалось ли шить такого умного мужчину дара речи.
— Спасибо, — сказал он наконец.
Затем круто развернулся и вышел из комнаты.
Прискакав в табор, Майлс обнаружил, что его обитатели охвачены бурной деятельностью; они разбирали свои шатры, так как теперь другой город ждал наездников, гадалок и целительниц. И никто не знал, когда цыгане вернутся в Суссекс: через год или месяц. Но они были такой же неотъемлемой частью местного пейзажа и городской жизни, как пивная, церковь и академия мисс Эндикотг, высившаяся на холме.
Было невозможно не заметить Вайолет. Она пристроилась на большом камне посреди всей этой активности. Майлс спешился, привязал поводья Рамсея к нижней ветви ясеня и направился к сестре, испытывая одновременно облегчение и гнев.
С минуту они молча смотрели друг на друга.
Майлс знал, что его сестра считалась бриллиантом чистой воды. Но для него она была просто Вайолет. Он помнил ее ребенком с темными кудряшками и блестящими глазами. Она была смешливой, озорной и смышленой и постоянно следовала по пятам за своими братьями. Она была близким существом, с которым он играл, кого дразнил, о ком заботился и кого любил всю свою жизнь.
— Похоже, сбежать с цыганами совсем не так просто, как можно подумать, — заметил он непринужденно.
— Они не хотят брать меня с собой, — пробурчала Вайолет.
— Представляю…
— Но я могла бы быть полезной.
Тут Майлс увидел целительницу, Леонору Эрон. Она бросила на него яростный взгляд и что-то пробормотала по-цыгански.
Майлс снова повернулся к сестре:
— Ты провела здесь всю ночь?
— Я приехала сегодня утром. Миссис Эрон держала меня в своем шатре.
— Спасибо, что присмотрели за ней, миссис Эрон, — сказал Майлс цыганке.
— Не стоит благодарности, мистер Редмонд. У меня у самой есть дочь, знаете ли… — Теперь она взглянула на него с сочувствием.
Неподалеку табун разномастных цыганских лошадей встряхивал гривами, наслаждаясь ветерком; казалось, животные радовались тому факту, что скоро снова двинутся в путь, развлекая зрителей в других уголках Англии. «Очевидно, цыганские лошади тоже становятся цыганами», — предположил Майлс.
Проследив за взглядом Вайолет, он увидел Сэмюела Эрона. Тот повзрослел, превратившись в красивого юношу. Он то и дело поглядывал в сторону Вайолет. Наткнувшись на свирепый взгляд Майлса, юноша вздрогнул и поспешил к лошадям.
