Тогда ей казалось, что все самое тяжелое позади, что после того, как она сумела пойти против воли отца и настоять на своем, ее ждет спокойная и радостная жизнь, и все заботы в ней будут заключаться только в том, чтобы сделать Иосифа и его детей еще счастливее. Некоторое время все так и было. Только Иосиф слишком часто, по мнению Марии, уезжал из их имения, ссылаясь на дела, и ей приходилось делать вид, что она не догадывается, о каких именно делах идет речь. Но потом и этот повод для беспокойства прошел: Мария сообщила супругу, что у них будет ребенок, и после этого он стал проводить в имении гораздо больше времени, покидая его лишь изредка и быстро возвращаясь назад. Ему хотелось сына – возможно, потому, что покойная первая жена подарила ему трех дочерей и только одного мальчика. Марии же было все равно, мальчик у нее родится или девочка: она просто была счастлива подарить любимому мужу еще одного наследника. Порой она замечала, что дети Иосифа от первого брака начинают отдаляться от нее, словно боясь, как бы она не перестала их любить после рождения своего малыша, и Мария тут же принималась снова завоевывать их любовь, проводя с ними еще больше времени и вызывая плохо скрываемое недовольство нянь и гувернанток. И снова в их семье царили мир и любовь, дети переставали сомневаться в ее теплых чувствах к ним и вместе с ней ждали появления на свет брата или сестры…
А потом в имение пришло известие об аресте Иосифа. И появление на свет маленького Льва, сына, о котором он так мечтал, не принесло Марии той радости, которой она ожидала. Ведь человек, которому она хотела подарить этого ребенка, не видел его и уже никогда не должен был увидеть. Одновременно с этим ей стало известно и об аресте мужа ее младшей сестры Екатерины, который тоже оказался участником одного из тайных обществ…
И все-таки тогда у Марии еще была надежда снова встретиться с Иосифом. Первыми новостями, которые она узнала после того, как перестала прятаться в своих комнатах с сыном и кормилицей и плакать, думая о муже, стали слухи о том, что кому-то из живших в Петербурге жен осужденных на каторгу мятежников удалось получить разрешение поехать туда вместе с ними. Чуть позже эти слухи подтвердились: едва ли не каждый приезжавший из Петербурга знакомый повторял Марии одни и те же имена уехавших в Сибирь женщин. Женщин, которых она хорошо знала, со многими из которых дружила или даже состояла в родстве, – Марии Волконской, Екатерины Трубецкой, Александры Давыдовой… Рассказы о них вывели Марию Поджио из оцепенения, в котором она пребывала. У нее появилась надежда – она тоже могла поехать следом за Иосифом и найти способ быть с ним вместе.
Первым же делом, которым она занялась после того, как перестала думать только о своем горе, было составление письма на имя императора. Ей было проще, чем Трубецкой и Волконской, которые уже написали подобные письма и получили разрешение выехать за мужьями, она знала, как именно эти бумаги были составлены, какими словами ее предшественницы смогли убедить царя удовлетворить их просьбу. «Знаю всю великость преступления мужа моего, бывшего гвардии штабс-капитана Осипа Поджио, и справедливое наказание, определенное ему, не смею и просить о помиловании его; но будучи его несчастною женою, зная всю священную обязанность моего союза, самая вера и законы повелевают мне разделить тяжкий жребий его», – выводила она аккуратным почерком те же фразы, которые уже помогли нескольким женам соединиться с мужьями и которые должны были помочь в этом и ей. По крайней мере, Мария верила, что они помогут.
Но ее надежда была недолгой. Ответа на ее прошение все не было, и в то время, как другие жены осужденных одна за другой покидали Петербург или Москву, в жизни Марии Андреевны ничего не менялось. Младшая сестра Екатерина, с которой Мария попробовала было поговорить об отъезде в Сибирь, сперва почему-то отмалчивалась, а потом резко перевела разговор на другую тему. Марии это показалось странным, и она спросила напрямую, не думала ли сестра о том, чтобы отправиться искать ее мужа Владимира Лихарева. Но та вдруг рассердилась, крикнула, что никто не должен указывать ей, как поступить, а потом разрыдалась и выбежала в другую комнату. Больше старшая сестра к разговору о Лихареве не возвращалась. А через пару недель она узнала, что брак Екатерины с Владимиром был расторгнут и что сама ее сестра обещала родителям снова выйти замуж за подходящую, по их мнению, партию. О том, кто именно станет «подходящей партией» для младшей дочери на этот раз, отец еще раздумывал: слуги болтали, что пока он выбирал лучшего из нескольких кандидатов, а сама Кати не принимала в решении своей судьбы вообще никакого участия.
Мария тогда не стала говорить сестре ничего – она вообще перестала с ней общаться. Старшая дочь Бороздиных знала, что осуждать людей нельзя, и понимала, что, ехать им или не ехать следом за отправленным на каторгу мужем, должны решать сами жены, но отделаться от обвинительных мыслей о Екатерине была не в состоянии. Ей просто был неприятен сам факт того, что сестра так легко отказалась от человека, которого, по ее словам, горячо любила и которому совсем недавно дала клятву верности.
И вот после разговора с отцом все встало на свои места. Мария, наконец, поняла, почему сестра поступила так со своим мужем – отец не оставил ей другого выбора, как теперь не оставил его и старшей из своих дочерей. И уже в самое ближайшее время о ней, Марии, будут думать и говорить все то же самое, что она думала о Кати. Причем думать так о ней будет еще и Иосиф.
Молодая женщина прекратила плакать, приподняла голову, а потом встала с кровати и подошла к окну. На улице была глубокая осень, и все вокруг было засыпано мертвыми опавшими листьями, когда-то ярко-желтыми и красными, а в последнее время непонятного грязного оттенка. Гороховский переулок, на который выходили окна демидовского дома, редко бывал совсем безлюдным, но теперь Мария не увидела ни одной живой души. Словно весь город вымер в тот самый момент, когда погасла ее последняя надежда когда-нибудь увидеть своего любимого.
Постояв пару минут у окна, глядя то на пасмурное небо, то на затоптанные прохожими листья, Мария Поджио вернулась к кровати, присела на ее край и закрыла лицо руками. Она больше не плакала, ее глаза были совершенно сухими. Она просто приучала себя к мысли о том, что уже с завтрашнего дня и до конца ее муж и отец ее ребенка Иосиф будет считать ее предательницей, отказавшейся от его любви и бросившей его ради выгодного брака с другим, и никогда не узнает, почему она на самом деле так поступила. А сама она всю оставшуюся жизнь будет жить с мыслью о его ненависти и презрении к ней.
