— Что ты делаешь, что ты задумал, Кинкейд? Спиртным от него не пахло, но он казался хмельным.
Рубаха его была расстегнута. Он прижал девушку к себе, сквозь тонкий батист ощущая жар ее тела, обхватил мускулистыми ногами ее стройные бедра.
— Как ты думаешь — что я задумал? — пробормотал он дурачась. Но руки Кинкейда не шутили — с вожделением сжал он ее груди.
— Что ты, нельзя же здесь, — слабо отбивалась Бесс.
— Разве нельзя? Разве нет? Пабло предлагал мне на ночь свою самую молодую жену, но я сказал, что привез с собой свою. — Он скользнул влажным поцелуем по ее щеке. — Так что, я пойду, скажу вождю, что передумал насчет его юной жены, а?
— Только попробуй, — с игривой угрозой отозвалась Бесс.
Бархатной мантией покрыла любовников пульсирующая жаром тропическая ночь. Огненные поцелуи Кинкейда становились все более пылкими, все сильнее разгоралось пламя страсти Бесс. Она не могла насытиться, она жаждала еще и еще ласк.
Россыпями мерцающего света от тлеющего очага озарялось лицо и тело мужчины. Кожа его блестела в красноватом сиянии, и по ней неустанно скользили тонкие пальцы Бесс, сжимали, пощипывали, гладили его плечи, грудь, шею.
Со стоном Кинкейд погрузил руки в копну каштановых волос девушки и поцеловал открывшуюся под локонами грациозную шею. Тонкая батистовая рубашка Бесс давно пропиталась влагой и теперь облегала ее как белоснежная полупрозрачная кисея. Ни корсета, ни белья на девушке не было. Но сейчас и эта одежда стала лишней.
Мир вокруг них был пропитан грозной и зловещей тьмой. Бесс понимала: может случиться так, что рассвет они уже не застанут. Но эти мгновения неистовой близости и вожделенного уединения — их, и только их.
— Дай мне снять с тебя все, Бесс… Я хочу припасть к твоим соскам, я хочу целовать и кусать их, я хочу, чтобы ты стала влажной и жаркой…
Звук хрипловатого низкого голоса дурманил голову. Задыхаясь от желания, хватая ртом густой влажный воздух, Бесс позволила ему обнажить себя. Нежные и сильные руки до безумия довели женщину, она едва сдерживала сладострастные крики нарастающего восторга. Вся в огне, Бесс отвечала на его ласки.
— Что же ты со мной делаешь, девочка… — прохрипел он.
Из груди Кинкейда вырвался сдавленный стон, по его телу пробежали почти осязаемые волны чувственного огня. Он задышал чаще, зашептал еще тише: «Бесс, Бесс». Кинкейд изнемогал под потоком ее ласк, но заставил себя медлить. Потом поцеловал горящие, влажные губы и глухо молвил:
— Теперь я. Теперь моя очередь разжечь в тебе огонь.
Для женщины уже не существовало в этом мире ничего, кроме огненно-жгучего наслаждения, фонтаном бьющего из логова вожделения. Она играла своим телом, извиваясь под его руками, предлагая себя ему откровенно, смело, радостно.
— Бесс, — покусывая мочку уха, шептал он, — Бесс…
Тихие ласковые слова с головы до кончиков пальцев наполняли ее восторгом; прерывисто дыша, она прятала лицо на широкой мужской груди.
— Тебе нравится? Нравится? — сухими губами беззвучно говорил Кинкейд. — Вот так — нравится? А так?
— Да… о… да, — отзывалась она, задыхаясь, не прекращая ответных ласк.
Гамак угрожающе закачался под их быстрыми движениями, когда они сорвали друг с друга оставшуюся одежду. В следующее мгновение мужчина и женщина легли рядом, тела их сплелись, дыхание смешалось, сердца слились в едином пульсирующем ритме». Мужчина и женщина, обнаженные и распаленные, были совершенны в своей первозданной красоте.
— Кинкейд… Кин…
Отдельные удары дождевых капель слились в ровный глухой шум — шел тропический ливень, затапливал мир, но Бесс это не страшило: она уже была потоплена в потоках неудержимого, всепоглощающего желания.
В момент, когда горячий поток семени излился в ее раскаленное лоно, она хрипло вскрикнула, не справившись с сияющим взрывом, взметнувшимся из глубин женского естества. Она уже не слышала его одержимого, страстного шепота, она уже не помнила, как в последней судороге он прижал ее к себе.
Только потом она услышала низкий мужской голос, всколыхнувший ночную тьму.
— Как бы я хотел, чтобы это было правдой, Бесс… — пророкотал Кинкейд. — Я сказал вождю, что ты моя жена. Я хотел бы, чтобы так и было.
Он сгреб девушку в объятия и поцеловал так нежно, что слезы выступили у нее на глазах.
— И я хочу, чтобы так было, — откликнулась она.
— Нет. Ты не понимаешь, что говоришь. Ты не знаешь, что я за человек. Я не из тех, кто женится. У меня был супружеский опыт, и это только измучило и меня, и ее… ту женщину.
Бесс ласкала пальчиками его грудь и слышала, как гулко стучит в ней сердце. Щедрое и нежное мужское сердце…
— Но я не та женщина, Кинкейд, — решилась она продолжить тему, — я…
— Я знаю, какая ты, — отозвался он. — Черт возьми, Бесс, неужели ты не понимаешь, не веришь, что я никогда и ни с кем не переживал такого, как с тобой…
— И я тоже…
— Так давай будем радоваться этому, но без рассуждений о супружеском счастье.
— Почему, Кинкейд, почему? Почему нам нельзя пожениться?
Он поцеловал ее волосы и, в задумчивости наматывая шелковистый локон на палец, сказал:
— Я не земледелец, Бесс, не хозяин. Я наемный убийца. Я даже имени не смогу передать порядочной женщине. У меня его, считай, нет. А потом… — Кинкейд поднял за подбородок ее лицо и глянул прямо в глаза. — Боюсь, я больше никогда не смогу поверить женщине.
Бесс подперла голову.
— Я поверила однажды мужчине, и он изнасиловал меня. Разве это повод, чтобы теперь отвернуться от всех мужчин?
— То, что было между мной и Жильен, — совсем другое дело. Я любил ее. Я не то, что не переспал, я ни разу не взглянул на другую женщину, пока был женат на Жильен. — Голос его надломился. — Я хотел сына, Бесс. Господи, как я хотел сына, который стал бы лучше меня, чище, который достиг бы большего в жизни, чем я. Когда она забеременела, я был на седьмом небе от счастья. Я был готов руку отдать на отсечение, если бы она об этом попросила.
Слеза покатилась по щеке Бесс.
— Кинкейд… — пробормотала она, смахивая ее. — Кинкейд… это ужасно… Мне так жаль…
— Жалеть надо не меня. Роби Манро был мне лучшим другом. Несчетное количество раз мы с ним спасали друг друга от смерти. Мы были как братья. Но застав его в постели Жильен, я вызвал его на поединок, в котором убил Роби. Заколол…
— Она не стоила этого, — молвила Бесс.
— А ребенок-то был не мой. Она хохотала, сообщив мне об этом. Издевалась, дразнила меня дураком. Говорила, что родится «очередной ублюдок, вроде тебя..»
— Ты ее тоже убил?
— Жильен? — Кинкейд покачал головой. — Хотел убить, прости Господи. — В его голосе сквозила боль, остановившиеся вдруг глаза были полны страдания. — Но ее я не тронул. Не решился. Не смог. Я только хотел, чтобы она замолчала, чтобы она не мучала меня страшными словами.
