— Моя бедная, бедная малышка, — сказал он, — прости меня за то, что я причиняю тебе такую боль.
— Это ты должен меня простить.
Мари вцепилась в него, и он не осмеливался оттолкнуть ее. Они пошли, рука в руке, вдоль Сены.
Шли долго. Тома говорил. Он снова сказал ей все, и на этот раз она, казалось, поняла и приняла сказанное. Ее бунт кончился. Она стала смирной и тихой. Храбрость Тома убывала по мере того, как он повторял те же аргументы.
Часы пробили шесть. Тома подумал о Шарлотте. Она, должно быть, ждет его, ждет, начиная с полудня. Он хотел сорваться и бежать к ней, но не мог.
Он очень устал, устал от попыток убедить Мари. Счастье было ему не по силам. Зачем же пытаться? Почему не остаться с Мари на всю жизнь? Это было бы так просто и покойно, так безнадежно…
Он оглянулся вокруг на тесные трущобы, забитые бурлящей человеческой массой, и ему показалось, что никакие силы не смогли бы даже вытащить его отсюда.
— Тома, — говорила Мари, — может быть ты не пойдешь?.. О, останься со мной. Конечно, мы могли бы быть счастливы? Пойми, вся твоя жизнь здесь, с нами… ты, как слепой…
Тома неожиданно остановился.
— Я ухожу, Мари.
— Нет, нет, подожди! Подожди минуту… — Она взглянула на него. Она плакала. — Дойдем хотя бы до поселка. После этого я отпущу тебя, обещаю. Обещаю, Тома.
Когда они дошли до места, откуда был виден поселок, ею снова овладел страх, она вцепилась в Тома, умоляя его еще о нескольких минутах. Они продолжили свою душераздирающую прогулку. Мари двигалась рядом с ним с пустыми глазами. Он не мог больше говорить. Это затянувшееся прощание было ужасно. Тома чувствовал, что словами ничего не сделать; он уже не знал, что хорошо, что плохо и где правда, а где ложь.
Мари повернула на боковую улочку, и Тома последовал за ней. Он подумал, который мог быть теперь час. Почти стемнело. Они даже не подумали о еде.
На крутой маленькой улочке был танцевальный зал, и через открытые окна была видна прокуренная комната, наполненная танцующими. Тома невольно остановился и заглянул внутрь. Шумом и безвкусным шиком зал напомнил ему бал цеха кожевенников в Ниоре, где он впервые встретил Мари.
Мари тоже остановилась. Они наблюдали за танцами, оба погруженные в свои воспоминания.
— Мари, — умоляюще сказал наконец Тома. — Я должен вернуться.
Она подняла голову, как будто перед ней было видение.
— Она тебе надоест. Ты увидишь. Она выест твое сердце. А я всегда буду здесь. Ты вернешься. Скажи мне, что придешь хотя бы для того, чтобы сказать «привет»? В этом не будет ничего плохого.
— Я приду. Да, я обещаю тебе это, — сказал он устало.
— Мне бы хотелось выпить, Тома, — сказала Мари просящим тоном. — Не купишь ли ты мне хотя бы что-нибудь выпить?
Он не посмел отказать.
Он опаздывал, и это сводило его с ума. Мари все еще висела на нем. Тома бросил на стойку монеты и, когда она выпила, вывел ее на улицу, твердо решив покончить с этим.
— Я отведу тебя домой. Мы не можем продолжать так, Мари.
— Отпусти меня, — сказала она вдруг. — Я хочу идти одна.
Тома понял, что она наконец смирилась. Ее злость ушла, и осталось только достоинство.
— Послушай…
— Ты можешь теперь идти. Не беспокойся, я не буду топиться. Ни один мужчина не стоит этого, даже ты.
И все же ему ненавистна была мысль о том, чтобы оставить ее на пустой улице, зная, что она будет возвращаться одна в этот ужасный поселок Доре.
— Иди, — снова сказала она, — ведь ты любишь другую. Уходи.
Нет, он не хотел оставлять ее таким образом на улице, но не смел вести ее назад к себе домой, даже на одну ночь. Он знал, что утром все начнется сначала. Ни за что на свете не согласился бы он прожить еще один такой день, как этот.
— Иди, — снова сказала Мари.
Теперь она отталкивала, и Тома почувствовал, что она почти рада заставить его уйти.
Все же он заколебался при виде убогой улицы, на которой должен был оставить ее. Он чувствовал, что, отказываясь от Мари, предает свое собственное прошлое, свое собственное детство.
«Хотя бы и так, — секунду размышлял он, — ведь она сама нашла его два года назад. Конечно, он позаботится о том, чтобы у нее были деньги, но даже это не уменьшает его ответственность».
Он страшно устал. Ему было не до жалости.
— До свидания, — сказал он.
Он оставлял за своей спиной бедность и печаль. Он никогда не забудет, какое насилие совершил над собой, чтобы получить право быть свободным, чтобы быть с Шарлоттой. Мари неподвижно стояла и смотрела, как он уходит.
Часы пробили полночь. Шарлотта, стоя у окна, услышала бой и вздрогнула. Тома не пришел. Она ждала его уже не один час. Теперь он уже не придет. Он остался с Мари. Он солгал ей.
Эта ночь счастья была только иллюзией. Любовь оказалась ловушкой.
Она стояла замерзшая как ледышка, отказываясь страдать. Она не должна больше испытывать страдания ни из-за кого. Особенно из-за мужчины. Когда-то она поклялась самой себе в этом и теперь повторила эту клятву.
Потом она услышала, как часы пробили четверть. Она не должна испытывать страдания. Нет, в жизни есть и другие вещи, кроме любви. Она уже взрослая. Она свободна. Она не должна больше никогда плакать.
Она достала свое зеленое платье и начала надевать его. Ее руки дрожали, когда она прибирала свои волосы. Она поедет куда-нибудь. Поедет к Булье и будет танцевать до рассвета.
Какое это имеет значение, если кто-нибудь увидит ее и будет скандал? Она не могла больше испытывать страдания. По крайней мере из-за смерти Этьена или ухода Тома. Ей все равно. Она поедет туда, где должны быть музыка, и танцы, и руки, чтобы поддержать ее, и лица, и шум. Она должна все забыть. У нее больше не должно быть сердца, не должно быть разума. Она должна истратить всю себя в танце, сжечь себя, как в пламени.
Она вздрогнула и заскрежетала зубами. Затем она взяла свою накидку, побежала в холл, открыла дверь и помчалась вниз по лестнице.
Этажом ниже она наткнулась на Тома.
Они стояли лицом к лицу, не говоря ни слова. Лицо Тома было напряженным.
Он взял ее за руку, заставил пойти вместе с ним вверх по ступенькам и захлопнул за собой дверь.
— В это время ночи, — бросила ему Шарлотта, — ты можешь с тем же успехом уйти туда, откуда пришел.
— Ты уходила? Куда ты собиралась идти?
Его глаза наблюдали за ней, неподвижно и бесстрастно.
— Я шла куда-нибудь, дорогой мой, туда, где можно приятно провести время. Я свободна, разве нет? Я не обязана отчитываться перед тобой. Слава Богу, по крайней мере это единственное, что я приобрела, когда овдовела. Право ни перед кем не отчитываться. И, как видишь, я решила не обращать внимания и на то, что будут говорить люди.
