– Я счастлива и так.
Слезы катились по ее щекам.
Ему пришлось поцеловать ее еще раз. Он почувствовал соленый вкус и ощутил желание плакать с ней вместе, так он был счастлив.
– Все это придется держать в секрете. Возможно, целый год, – пояснил он с сожалением. – И даже после этого мы не сможем пожениться еще несколько месяцев, во всяком случае, без того, чтобы…
– Кристи, остановись – я не могу выйти за тебя замуж!
Его сначала поразил ее удивленный тон, а не смысл слов. Что ее так удивило?
– Ты не можешь? – тупо повторил он.
– Нет. Нет. Мне жаль. Я не поняла, что ты хотел… что ты сделал мне предложение. – В ее устах это слово прозвучало издевательски, даже с отвращением. – Вообще – о, Кристи, я никогда не выйду замуж. У меня нет ни малейшего намерения снова выходить замуж, за кого бы то ни было. Но особенно за тебя.
Она встала и отвернулась. Он мог только хлопать глазами, глядя, как она застегивает платье трясущимися пальцами. Наконец, придя в себя, он спросил:
– Почему нет?
Она посмотрела на него, как на тупого ребенка.
– Потому! Ты – священник!
Он тоже встал.
– Впервые слышу, что это исключает брак. – Ему показалось, что это звучит весьма разумно; странно, потому что в голове у него был хаос.
– Кристи, – сказала она терпеливо, – я не верю в Бога. Ты – священник, я – атеистка.
– Ты агностик. Это…
– Нет, не агностик, я – атеистка. Для меня выйти за тебя замуж – это все равно как… как если святой Павел женится на проститутке.
Он фыркнул.
– Или Иисус женится на Марии Магдалине.
Он начал смеяться, но она пресекла это.
– Как ты мог даже думать об этом? Это невозможно, нелепо. Мы так не можем быть вместе.
Он развел руками.
– Как же мы тогда можем быть вместе?
Она стала расхаживать. Чувствуя ее нервозность, кобыла отходила в сторону, чтобы освободить дорогу.
– Для тебя это риск. Не о себе я беспокоюсь, честное слово, но, если про нас станет известно, я думаю, у тебя могут быть большие неприятности. Тебя могут лишить духовного сана, или как там это называется.
Правда поразила его. Чтобы удостовериться, он спросил:
– О чем это ты?
Она остановилась и посмотрела ему в глаза.
– Я говорю о связи, – сказала она храбро.
– О связи?
– Да.
– Нет.
– Почему нет?
– Ты что, серьезно? Потому, что это дурно.
– Не вижу в этом ничего дурного. Это не супружеская измена – мы не женаты. «Не пожелай жены ближнего своего» – мы и не желаем.
Он не знал, смеяться над ней или придушить.
– Ты что, не слышала, что прелюбодеяние – это грех?
– Для меня это не грех.
Она скрестила руки и вздернула подбородок.
– Так ли? У тебя сколько связей было?
– Не в этом дело. Если у меня их и не было, то лишь потому, что я до сих пор этого не хотела, а не потому, что считала это аморальным.
У нее были ответы, хотя и глупые, на все вопросы.
– Энни, ты когда-нибудь об этом думала? Когда-нибудь всерьез задумывалась?
– А ты? – парировала она.
– Да. И в общем и в частности.
В ее глазах зажегся проказливый огонек. Приблизившись на шаг, она понизила голос и спросила:
– О ком же вы думали, размышляя об этом в частности, ваше преподобие?
Он снова был зачарован. Но руки держал при себе и сказал только:
– Напрашиваетесь на комплимент?
– Возможно. – Она широко улыбнулась, отбросив ложную скромность. – Ты меня хочешь, правда?
– Я хочу на тебе жениться.
– Я не могу выйти замуж.
– Со временем ты изменишь свое мнение. Слишком рано, ты еще…
– Нет, ты ошибаешься. Я никогда не хотела замуж за Джеффри, и я была права. Не надо было этого делать.
– Брак с Джеффри был ошибкой, – согласился он. – Брак со мной…
– Был бы почти столь же катастрофичен. Кристи, это невозможно, этот вопрос вне рассмотрения! – Она стукнула кулаком по ладони, подтверждая это. – Если когда-нибудь и были два человека, которые не должны вступать друг с другом в брак, то это ты и я. И не только из-за наших – ха! – религиозных различий. Если вы снизойдете до этого, то увидите, что у нас нет ничего общего. Я не могу прожить в Уикерли оставшуюся жизнь. Я – жена священника? – Она опять невесело засмеялась. – Посещать бедных и больных, приглашать на обед, стараться понравиться епископу – вся эта чепуха…
. – Ты будешь прекрасно смотреться в этой роли.
– Но это не мой дом. Я… я хочу вернуться в Италию, в Равенну, где я выросла.
– Равенна?
Он впервые услышал об этом и попытался говорить без раздражения, но это становилось все труднее.
– У тебя там кто-то есть? Кто-то из семьи?
– Я была там счастлива. – Она уклонилась от прямого ответа. – Мы уехали после смерти матери, но у меня остались воспоминания.
– Энни, тебе было семь лет!
Она отвернулась на секунду, потом повернулась обратно. Страдание, написанное на ее лице, заставило его подойти вплотную и взять ее за руки.
– О, Кристи, – простонала она, – это безнадежно. Просто я тебе не жена. И ты это знаешь, я думаю. – Он начал отрицать это, но она положила пальцы на его губы. – Но мы все-таки можем быть вместе. Мы все-таки можем быть счастливы.
Она ласкала кончиками пальцев его щеки, затем губы. Встав на цыпочки, она поцеловала его в губы, шепча его имя. Он близко видел ее глаза и чувствовал, как его тело содрогается от желания.
Он положил руки ей на плечи и мягко отвел ее от себя. Она покраснела. Сначала он не поверил; он решил, что она сейчас заплачет. Но она не заплакала, а румянец – он видел его у нее впервые – был вызван смущением. Такой поток нежности захлестнул его, что он не выдержал.
– О Боже, Энни, – пробормотал он, устремляясь к ней.
Но она отпрянула, теперь в ее глазах горел адский огонь.
– О, значит, поцеловать меня сейчас – это грех? – сказала она язвительно. – Я ненавижу твою религию. Ты говоришь, что любишь меня, а сам не хочешь стать моим любовником. Разве любовь может быть грехом? – Она высвободила руки и опустила их. – О, это совершенно бесполезно. Извини, Кристи, я ошиблась. Правда в том, что ты слишком провинциален для меня. Теперь я вижу, мы совсем друг другу не подходим.
Она уже положила руку на дверь стойла, когда он понял, что она уходит. Уходит. Было нелегко двинуться так быстро, чтобы поймать ее, и при этом плавно, чтобы не вспугнуть Молли. Ему это удалось, и дополнительным удовольствием было видеть, как изменилось выражение лица Энни, от непреклонного до изумленного, когда он схватил ее, прижал к загородке и зарычал на нее:
– Мы, провинциалы, целуемся так.
Ее удивленный рот был легкой мишенью. Его поцелуй был глубок, от него перехватывало дыхание: он целовал снова и снова.
