— Я была бы чрезвычайно счастлива, если бы ты носила менее вызывающую одежду. Я едва отваживаюсь смотреть на тебя. Тебе не стыдно?
Спустя некоторое время Ниниана рассказывала супругу:
— Она отчитывала меня, как мать-настоятельница юную монахиню, посмевшую строить глазки священнику, К тому же наша четверка как раз в эти минуты решила навестить свою тетю. Что там произошло, не поддается описанию. Должна добавить, что перед этим они удрали от няни и, видимо, провели веселый час в конюшне. Они не отличались ни чистотой, ни изысканным ароматом…
Граф де ла Шез расхохотался.
Четверка их детей: старший, Раймон, близнецы Шантал и Сериз, а также младший, двухлетний Жофре, — росла на Луаре в райских условиях полной свободы. Переселение несколько недель назад в Париж сплотило четверку в прочный коллектив, главной целью которого был побег из дому на конюшню или в сад, по возможности не попадаясь на глаза ни вездесущей няне, ни служанкам.
Пятилетний Раймон был непререкаемым предводителем беззаботной банды. Ниниана признавалась себе сквозь смех и вздохи, что приближается время переселения наследника графства де ла Шез из детской комнаты под надзор учителей и воспитателей. Он всегда вил из родителей веревки. Как-то проявит себя в учебе дитя их любви?
Она задумалась и рассеянно опустила серебряную щетку, которой расчесывала волосы, подобно плащу прикрывавшие ее плечи. Материнство смягчило ее мальчишескую фигуру. Она стала более округлой и женственной, но не утратила гибкости и молодости. В просторном прозрачном халате Ниниана выглядела очень соблазнительно.
— А что сказала моя прекрасная родственница? — осведомился граф, с трудом отвлекаясь от соблазнительных мягких очертаний фигуры своей супруги, просвечивавших сквозь материю.
Ниниана весело засмеялась.
— Мне не сразу удалось объяснить ей, что эти шалуны — дети не поварихи, а наши собственные. Зато Раймон улучшил ее настроение, спросив, не она ли та прекрасная фея, о которой рассказывала няня. Он уже сейчас умеет завоевывать женские сердца. Достойный наследник своего папы.
— Какой несправедливый упрек. Уже больше пяти лет я завоевываю сердце лишь одной-единственной женщины…
Ив де Мариво взял у нее из рук щетку и заключил Ниниану в свои объятия. Она ощутила тепло, исходившее от него, и прижалась к нему. Что будет, если она перестанет владеть им одна? Если ей во время празднеств, балов и приемов в связи с крещением, намеченных на ближайшие дни, придется конкурировать с такими красивыми и элегантными дамами, как ее сестра?
Его рот искал ее рот и игриво пощипывал ее нижнюю губу, в задумчивости выпяченную вперед.
— О чем вы думаете, моя красавица? — прошептал он. — Не трудитесь убеждать свою сестру, что она эгоистична, избалованна и самовлюбленна. Другой она не станет, а супруг считает ее венцом творения…
Ниниана откинула голову назад, чтобы его поцелуи пришлись на шею.
— А вы? Кем считаете вы свою супругу, мой господин?
Он взглянул на нее из-под прикрытых век, и взгляд его скользнул по знакомому лицу, по приоткрытым влажным губам. Он увидел возбужденно пульсирующую жилку на шее и алебастровые прекрасные груди, едва прикрытые халатом. Поднявшиеся соски доказывали, что и через пять лет она с той же страстью реагирует на его ласки.
— Вершиной моей жизни, — ответил он неожиданно серьезно. — Необходимым мне воздухом, водой, без которой я погибну от жажды, пищей, которая поддерживает во мне жизнь.
Произнося последнюю фразу, он сдвинул в сторону материю халата и прижался губами к розовым затвердевшим соскам. Эта ласка заставила Ниниану издать страстный стон.
Опомнившись, она прошептала:
— Господин мой, у нас уже не остается времени. Вы забыли, что сегодня вечером нас пригласили на большой праздник, который парижский магистрат устраивает в честь крестин наследника престола? Король и королева будут лично приветствовать тех, кто попал под всеобщую амнистию в честь радостного события…
Несмотря на все сказанное, она не стала сопротивляться, когда граф де ла Шез посадил ее к себе на колени. Осторожно спустил он халат с ее плеч и еще активней стал ласкать ее груди и напрягшиеся соски. Она почувствовала через его штаны, каким будет продолжение.
Мгновенно забыла Ниниана и о высоких господах столичного магистрата, и о королевской супружеской паре, и о предстоящих крестинах. Совместная жизнь с любимым мужчиной превратила ее в темпераментную, страстную женщину, чувства которой расцвели так же, как и ее тело. Понятней стала ей и власть, полученная над, казалось бы, уравновешенным, невозмутимым супругом. Ей доставляла удовольствие возможность каждый день ощущать и измерять силу их взаимного притяжения.
Их страсть давала полное наслаждение. Ее руки сомкнулись за его спиной, и она откинулась назад. Лицо с полуопущенными дрожащими ресницами и влажной нижней губой, прикушенной белоснежными зубами, выглядело так, что любой мужчина мог бы лишиться рассудка.
Как в лихорадке, сбросили они свои одежды. Потом граф снова усадил свою супругу на колени. На сей раз Ниниана обхватила длинными стройными ногами его бедра и застыла в призывной позе. Она желала его. Об этом свидетельствовали дрожавшие на ее коже нежные волоски и учащенное дыхание.
Ласковые шершавые ладони, спустившиеся к розовым округлостям, положили конец предварительной эротической игре. Их прикосновение вместе с ожиданием того, что должно вот-вот произойти, наполнило ее расслабленное тело горячим потоком страсти.
Она опустилась еще ниже, навстречу его неудержимому желанию. Тихий стон вырвался из ее уст, когда граф овладел ею, целиком заполнив ее. Страстная потребность вызвала дрожь во всем теле. Его язык коснулся одного из затвердевших сосков, дразня и прижимая его, другой сосок он настойчиво массировал пальцами. Потеряв контроль над собственными ощущениями, Ниниана целиком предалась вспыхнувшей в ней жажде наслаждения.
Разрядка походила на бурю, рожденную глубоко внутри ее и вызвавшую дикий танец экстаза, который и его заставил содрогнуться. Обессиленная, упала она к нему на грудь, почувствовав, как ее судороги, словно эхо, повторились в нем. С хриплым стоном разрядился и он в глубине ее лона.
— Я вам уже говорил, как люблю вас?
Вопрос с трудом проник в сознание Нинианы и помог ей снова прийти в себя, ощущая нежное, едва заметное поглаживание грудей, еще сохранивших чувственность после пережитого потрясения. Хмель наслаждения испарился. Оставались блаженное состояние, приятная усталость во всем теле и искорки удовлетворения в глазах.
