В своем безумном бегстве Лаццаро чуть было не опрокинул старого Тагира, который, найдя дверь в камеру еще открытой, запер их, убедившись предварительно, что они были еще в камере.
Хрипя, ударяясь об стены, с широко выпученными глазами бросился грек по слабо освещенным коридорам к лестнице. В одно мгновение он был уже внизу – на спине его все еще сидел ужасный призрак. Он увидел голову и узнал Черную Сирру! Дочь гадалки, которую он сам похоронил, руку которой принес старой Кадидже, теперь сидела на нем и своими руками сжимала ему горло. Не видя и не заботясь о том, куда попадет, Лаццаро бросился через дверь и темный коридор в Зал дервишей.
Шатаясь, вступил грек в середину их круга с ужасной ношей и, хрипя, грохнулся на пол между вскочившими от ужаса дервишами.
Вернемся снова к тому вечеру, когда переодетый принц со своим слугой Хешаном отправился в сераль отыскивать следы маленького Саладина.
Между тем как принц Мурад на дворе запальчиво говорил с Зора-беем, мушир Изет показался в передней султанши Валиде, находившейся в серале.
Изету было вменено в обязанность наблюдать за принцами, и султанша-мать тотчас приняла его, так как именно она считала необходимым вести за ними наблюдения.
Мушир Изет вошел в комнату, где на диване сидела султанша Валиде, и низко поклонился ей со всеми знаками глубочайшего почтения.
– Ты приносишь мне известие, касающееся принцев? – спросила она.
– Ваше величество! Соизвольте выслушать мое важное известие, – сказал мушир. – Принц Абдул-Гамид не оставляет никогда Терапии и занят назначениями и распоряжениями относительно устройства своего маленького дворца в Китхат-Хапе у Пресных вод, куда принц хочет переехать, как только придут все вещи из Парижа! Принц же Мурад с некоторого времени в сильной тревоге, и причина ее в неизвестности участи принца Саладина.
– Какой вздор! Принц Мурад может быть спокоен, что мальчик этот останется жить! – воскликнула султанша Валиде.
– Принц хочет увериться и получить нужные объяснения, – продолжал мушир. – Поэтому его высочество сегодня вечером, в сопровождении слуги, переодетый, потихоньку оставил Терапию.
– Переодетый? В каком же костюме?
– Его высочество надели мундир баши.
– А где находится принц?
– Внизу, во дворе сераля, ваше величество! Его высочество явились в сопровождении слуги и вступили в жаркий спор с офицером Зора-беем, которого они искали!
– Этот Зора-бей заодно с принцем? Сопровождал ли он принца?
– Его высочество искали Зора-бея, по всей вероятности питая надежду получить от него сведения о местопребывании маленького принца Саладина!
– К чему это переодевание? Что значит этот маскарад? – воскликнула султанша. – Хотят сыграть со мной шутку или же сделаться посмешищем для прислуги? Принц ведь и без подобного переодевания может оставлять свой дворец, к чему же все это?
Мушир поклонился, пожав плечами.
– Пусть немедленно попросят принца и его свиту отправиться в Розовый киоск; дальнейшее решит сам султан!
Это походило на арест.
Изет снова поклонился.
– Приказание вашего величества будет немедленно приведено в исполнение, – сказал он тоном рабской преданности.
– Ступай и донеси мне, как только принц и свита его будут в киоске, – приказывала султанша Валиде. – Я хочу тогда оставить сераль! Пусть предварительно займут караулами все выходы в киоск, как это предписывает достоинство принцев. Чтобы приказание мое было исполнено!
Мушир отправился, и вскоре после того, как мы уже видели, показался дежурный офицер, пригласив принца, Зора-бея и слугу следовать за ним в Розовый киоск, который находится в садах сераля и представляет собой уединенное, очень старое и угрюмое здание, вовсе не заслуживающее названия Розового киоска. По названию можно представить его себе обвитым розами, живописно расположенным, прелестным домиком – ничего подобного нет у этого киоска! Он лежит в тенистом, пустынном месте, среди совершенно запущенных садов сераля, и ничто не подает повода к его названию, разве только несколько дикорастущих поблизости розовых кустов.
Сам киоск был очень неуклюжей беседкой. Своими серыми, угрюмыми стенами, грубыми лепными украшениями и куполами вверху напоминала беседка то время, когда султанские жены часто приходили в этот сад и пили здесь кофе, курили и предавались скуке.
Как только мушир Изет донес ей, что приказание ее исполнено, она оставила сераль и отправилась в Беглербег к султану.
Когда принц Мурад, Зора-бей и слуга Хешан через коридоры сераля и дворы были введены в сад, их случайно видел из одного из покоев Шейх-уль-Ислам, который, по-видимому, имел какое-то дело в серале. Он велел позвать начальника капиджей.
– Давно не удостаивался я милости являться пред твое высокое лицо, могущественный и мудрый Мансур-эфенди, – сказал Магомет-бей.
Шейх-уль-Ислам велел ему встать и подойти к окну, выходившему во внутренний двор. В эту минуту по двору проходили в вечерних сумерках трое арестованных.
– Кто те военные, которых ведет капиджи-баши? – спросил он.
– Баши, который идет впереди, не кто иной, как переодетый принц Мурад, великий могущественный Баба-Мансур!
– Как, принц?
– Клянусь бородой пророка! Последний – слуга принца, Хешан, а второй – один из трех неверных, которые своим внезапным и самовольным выходом обесславили твой полк, всемогущий Баба-Мансур!
– Полк капиджи? Ты об этом еще ничего не доносил мне, Магомет-бей.
– Твоя милость с того дня еще ни разу не удостаивала меня аудиенции!
– Как могли они выйти из полка? Кто дал им позволение на такой неслыханный шаг?
– Сам его величество султан!
– А кто эти три смельчака?
– Зора-бей, Гассан-бей и Сади-баши!
– Тот, кого ты назвал последним, не он ли был нам рекомендован принцессой Рошаной?
– Да, мудрый и всемогущий Баба-Мансур, это он. Сади, по повелению султана, беем переведен в корпус баши-бузуков вместе с Зорой!
– А третий?
– Третий из этих преданных друг другу товарищей – Гассан-бей – сделан адъютантом принца Юсуфа-Изеддина, – отвечал Магомет-бей с выражением ненависти и глубокого негодования. – Они обратились к его величеству султану с просьбой о перемещении. Такого позора еще никогда не случалось в твоем полку, всемогущий Мансур-эфенди, и осмелюсь высказать мое живейшее желание и настоятельнейшую просьбу: накажи этих дерзких за этот позор.
– Твое раздражение справедливо, и меня также возмущает этот поступок, так как до сих пор все считали за особую честь и милость служить в полку капиджи, – сказал Шейх-уль-Ислам.
