— Сиди, — сказал Иоханан со всей солидностью новоприобретенной взрослости. — За прислугу буду я. — И добавил в ответ на ее слабый протест: — Я и раньше это делал. Улыбка на его новом, таком смущающе красивом лице осталась прежней.
«Кто бы мог подумать, — размышляла Нофрет, пока он прислуживал им всем, как хорошо обученный слуга, — что этот костлявый длинноносый Иоханан вырастет так похожим на своего отца?»
Девушка глубоко вздохнула. Здесь ей было хорошо, лучше, чем в любом другом месте. Даже лучше, чем в Хатти, в отцовском доме. Неважно, что она пришла сюда как чужеземка и встретила чужеземцев, которые оказались ей родными.
Незадолго до захода солнца Нофрет неохотно поднялась и собралась уходить. Агарон и Леа простились с ней у дверей дома, но Иоханан тащился следом с видом потерянного пса. Так она ему и сказала, не замедляя шага и не оборачиваясь, решительно двигаясь к дороге, ведущей в город.
Одним широким шагом юноша поравнялся с ней.
— К тому времени, как ты доберешься до дворца, уже стемнеет.
— Ну и что? Я столько раз возвращалась по ночам, а ты и слова не говорил.
— Это было раньше.
— Раньше чего?
Такой тон был ему знаком: его брови поползли вверх, но он не ухмылялся, как прежде.
— Раньше, чем я по-настоящему увидел тебя.
— Ну и как, на мне есть пятна?
— Да, пара есть.
Нофрет чуть не споткнулась от неожиданности, но устояла на ногах. Нельзя позволить ему лишить ее равновесия, как бы он ни пытался.
Едва ли не скрежеща зубами, но со спокойным видом, она проговорила:
— Я не такая уж хрупкая. Можешь перестать беспокоиться. Возвращайся домой и корми своих коз.
— Я покормил их перед обедом. Разве я не могу прогуляться вечерком? Сегодня прохладней, чем вчера, ты не находишь?
Нофрет зашипела:
— Сколько тебе лет? Ты уж видел пятнадцать разливов реки? Может быть, тебе лучше приударить за какой-нибудь милой розоволицей девочкой в полосатой накидке?
— Мне шестнадцать, — ответил Иоханан с достоинством, — и мне не нравятся милые розоволицые девочки в полосатых накидках. С ними скучно. И к тому же, — добавил он, оставив самое худшее напоследок, — они хихикают.
Хихикать Нофрет не умела. А хотелось бы.
— Живя в Хатти, я уже была бы замужем или собиралась бы выходить замуж.
О боги! Не следовало упоминать об этом, да она и не собиралась говорить ничего такого.
В походке Иоханана еще сохранялась прежняя неловкость, как будто тело не до конца слушалось его. Юноша споткнулся о камень, с его губ сорвалось неподобающее словечко, и он покраснел до ушей.
Переведя дыхание, он снова обратился к Нофрет, так же мало соображая, что говорит, как и она:
— А ты когда-нибудь… я имею в виду, у тебя когда-нибудь был кто-нибудь, кто хотел…
Нофрет поняла и побледнела от злости.
— Зачем тебе это знать? Потому что я рабыня, а все рабыни развратницы? И ты хотел бы затащить меня куда-нибудь под куст?
— Нет!
На этом слове его голос сорвался. Он был потрясен, а потом разозлился.
— Как тебе не стыдно думать, что я могу оскорбить тебя подобным образом?
— Но ты же только что сделал это.
— Я не оскорблял тебя!
— Оскорблял!
Нофрет замолчала. И Иоханан тоже. В прежние времена оба рассмеялись бы, и ссора закончилась бы тем, что они рука об руку побежали бы, куда вздумается. Но теперь все было иначе. Они оба повзрослели.
— Мне противно, — выпалила Нофрет, — То, с каким видом ты на меня смотришь. Словно не узнаешь меня. Как будто… Как будто во мне появилось что-то ужасное. Вместо того, чтобы…
О боги и богини! Нофрет протекла слезами, как дырявая посудина. Конечно, ему следовало бы заключить ее в объятия, как всегда делают мужчины, успокоить и защитить ее, но тогда она еще больше его возненавидит.
Но Иоханан ничего подобного не сделал. Да, он дотронулся до нее: положил руку на плечо — легко, по-дружески, дав понять, что он рядом.
Это ей тоже пришлось не по вкусу, потому что Иоханан повел себя не так, как мужчины должны вести себя с женщинами.
Нофрет попыталась стряхнуть его ладонь, но он обнял ее за плечи. Так они и продолжали идти. Солнце светило прямо и лицо, ослепляя ее сквозь слезы. Какая-то часть ее сознания рассуждала о том, что египетские мужчины часто ходят так со своими женами, так их изображают и в гробницах, когда двое сидят рядом и он обнимает ее за плечи, показывая вечности, что они не только любовники, но и друзья.
У нее вот-вот начнутся месячные, вот в чем дело. В эти дни она всегда бывает слезливой и раздражительной, а с недавних пор еще и слишком много думает о том, что мужчины делают с женщинами. Но не с ней. Она сама выберет подходящего мужчину и подходящий момент, пусть даже он не наступит никогда.
Этот мальчик ей друг, только и всего. Близкий друг. Родной. Он знает, когда нужно помолчать вместе, как сейчас.
Нофрет резко остановилась. Иоханан пристально смотрел на нее. Глаза у него были большие и темные, не такие узкие, как у египтян, с длинными загнутыми ресницами, словно у девушки. И что он в ней увидел? Опухшие глаза, лицо в пятнах от слез. Ничего такого, о чем мог бы мечтать мужчина.
— Возвращайся домой. Я сама могу о себе позаботиться.
— Я знаю, но хочу пройтись с тобой.
— Не ври. Ты же работал в гробницах с самого рассвета, я это прекрасно знаю, и теперь от усталости у тебя глаза закрываются. Иди домой и ложись спать.
— Нет.
Иоханан редко произносил это слово прямо, но если произносил, его невозможно было переубедить. Он пошел вперед, и Нофрет неохотно двинулась следом.
Пройдя несколько шагов, юноша заговорил:
— А что, если я соскучился? Тебе это не пришло в голову? Может быть, я хочу подольше посмотреть на тебя, прежде чем ты снова уедешь на год.
— Весь этот год в Фивах я просидела взаперти во дворце и забыла, как гуляют под открытым небом. И, может быть, я просто не хочу слушать, как ты укоряешь меня за то, что я не появлялась у вас. Ведь ты-то вообще никогда ко мне не приходил. Я тебе не принадлежу, и не указывай мне, когда приходить и уходить.
Иоханан не моргнув глазом выслушал столь серьезный укор.
— Я приходил во дворец, когда ты вернулась, и спрашивал о тебе. Мне посоветовали бросить это дело. Хеттская красавица, служащая самой царице, никогда не снизойдет до столь ничтожного юнца, как я. Я понял, что ты стала безгранично гордой и надменной, слишком гордой, чтобы обращать на меня внимание.
— Стало быть, ты повернулся и ушел. — Нофрет хотелось поиздеваться над ним, но дух противоречия, сидевший в ней последнее время, заставил ее смягчиться. — Глупый. Тебе надо было сказать, что ты принц из дома принцев, попросить немедленно проводить тебя ко мне, иначе им всем придется плохо. Вот как поступают во дворце, когда одинокие странники интересуются слугами царицы.
