— Где же твоя гордость, Тибо из Парижа? — хмыкнув, сказал король Ричард. — Или свою дерзость ты оставил у костра с похлебкой?
«Чистое безумие», — думал Тибо, чиркая кресалом об огниво у обмотанного просмоленной паклей факела. Вспыхнувший свет показался ослепительно-ярким. Тибо рассмотрел лица сидевших рядом рыцарей и почти с облегчением заметил, что им тоже не по себе. А вот магистр держался невозмутимо: приняв из рук Тибо факел, он несколько раз взмахнул им и тут же опустил огонь в воду, загасив.
Но сигнал был замечен: вскоре в лунном свете появился силуэт быстро пробегавшего по скалистому склону человека. Он был в светлом бурнусе и чалме.
— Сарацин! — заволновался граф Лестер и хотел пришпорить коня, но Гарнье его удержал.
— Это араб-христианин, прислуживающий святому Маврикию. Он проводит нас в пещеру к отшельнику.
Действительно, первое, что произнес щуплый сарацин, приблизившийся к ним, было «Слава Иисусу Христу».
— Во веки веков, — сделав крестное знамение, отозвался Гарнье. — Святой отшельник звал нас.
— Он сказал, что к нему могут пройти только двое. Тот, кого он ждет, и еще один сопровождающий.
К удивлению Тибо, Ричард указал на него.
— Окажешь честь королю Англии, парижанин?
И опять Тибо мысленно сокрушался, что не остался в лагере. Этот Львиное Сердце готов лезть хоть самому дьяволу в глотку, а он-то тут при чем? Вот окажутся они в ловушке, попадут, как кур в ощип, а у него в суме лежат мешочки с пряностями и пара крупных жемчужин, какие он забрал у какого-то сарацина в Акре. Это уже целое состояние, которое Тибо надеялся привезти домой и продать с выгодой для себя…
Сарацин-христианин повел их вдоль каменистой гряды, а потом свернул в узкий проход. Тут в загородке блеяла коза, был и закут, где, нахохлившись, сидели куры, впереди же виднелись выдолбленные в камне ступени, которые вели под тень искривленной смоковницы, — там открывался лаз в пещеру. Внутри тускло мерцал свет.
Ричард вошел первым, огляделся. Первое, что он заметил, это чисто выметенный пол. Потом король обратил внимание на занимавший одну из стен каменного углубления алтарь и висевшее на стене распятие, которое освещалось одинокой свечей. Король благоговейно преклонил колено и перекрестился. В пещере витал запах сухих трав, пучками развешанных по стенам, а дальше, в глубине, в небольшой плошке на каменной приступке горел огонь. Рядом на покрытом овчинами ложе лежал седобородый человек, изможденный и бледный, с опущенными веками в запавших глазницах. Огонек плошки освещал его, но у короля создалось странное впечатление, что свет исходит не столько от огня, сколько от самого отшельника.
Ричард медленно приблизился к лежавшему. Чуть звякнули шпоры о каменистый пол, и отшельник открыл глаза, которые оказались неожиданно темными под густыми, абсолютно седыми бровями; его длинные волосы тоже были седыми до белизны, но даже в этом бедном жилище казались холеными и расчесанными, как и длинная, простиравшаяся на груди борода. Его тело до пояса покрывал белый холщовый бурнус, руки были сложены на груди; старик был раздет, и Ричард отметил про себя, какой он худой, но, однако, вовсе не грязный.
— Это вы отец Маврикий? — спросил Ричард и тут же умолк, осознав нелепость вопроса, да и голос его в этой пещере прозвучал неожиданно громко, как походная труба в келье монаха.
Отшельник улыбнулся, и в уголках его глаз появились лучики морщин.
— Слава Всевышнему, что ты не отказался прийти ко мне, король Англии. Я так давно ждал этой встречи. Я так долго разговаривал с тобой…
На лице короля появилось недоуменное выражение: разговаривал с ним? Ах, ну да, эти живущие в стороне от людей провидцы часто кажутся странными… сумасшедшими. Наверное, образ жизни делает их такими, или же, наоборот, они сами уходят от людей, чтобы те не третировали их за безумства.
— Если ждали меня, преподобный, то могли бы позвать и раньше, — проворчал Ричард, опускаясь подле ложа Маврикия на одно колено. И уже мягче добавил: — Я добрый христианин и всегда с почтением относился к святым людям.
На какой-то миг наступило молчание. Темные глаза Маврикия будто ощупывали короля, скользя по его сильным, обтянутым кольчугой плечам, по темной котте поверх доспеха, безо всяких опознавательных знаков и гербов; наконец взгляд отшельника остановился на лице короля под открытым шлемом, породистом и исполненном глубокой важности даже сейчас, когда Ричард хотел казаться смиренным.
Король как будто принюхался. Обычно от таких отшельников разит, как от старой головки сыра. Здесь же он ощущал только запах трав и ладана. Словно отвечая на его вопрос, отшельник сказал:
— Я мало заботился о своей телесной оболочке, но ныне, когда настал мой черед покинуть земную юдоль, я помылся в ручье, ибо готовился к смерти. Я хочу предстать перед Творцом достойно, насколько бы ни была грешна моя плоть.
— Аминь, — только и ответил Ричард.
Старик по-прежнему улыбался.
— Завтра к полудню душа моя отлетит, но перед этим я должен кое-что сообщить тебе, Ричард Английский. Ты многое сделал для отвоевания у неверных Святого Града, ты шел по этому пути, несмотря на все трудности и козни врагов, и Господь ценит твой подвиг. Однако в трудах моих, молитве и посте было дано мне откровение, что час, когда Иерусалим вернется в руки христиан, еще не настал. Не пришло еще время, когда Бог счел бы людей своих достаточно чистыми и освятившимися, чтобы Святая земля и Храм Гроба Господнего были переданы в их руки. Христиане расколоты, ссоры и недоразумения разъединяют их, гордыня заставляет порицать друг друга. А разве затем Спаситель пожертвовал собой, чтобы почитающие Его обвиняли друг друга, обличали и клеймили еретиками, хотя каждый из них в душе несет любовь к Господу, но отнюдь не к Его подобию в лице своих единоверцев. Грех живет в сердцах людей, даже среди лучших из них. И если Господь прощает их и любит такими, все равно Святой Град они не могут получить. Поэтому смирись, Ричард Английский, умерь свою гордыню и уезжай туда, где ты более сможешь проявить себя по воле Божьей.
Ричард нахмурил брови. Ответил бы он этому старцу… при всем почтении. Но что бы он сказал? Что сам понимает, что Иерусалим им не взять? А если и возьмут… то не имеют сил удержать. И все же за ним стоит целое войско, перед которым он в ответе.
— Но как же мои люди — они поверили мне и пошли за мной, — произнес он глухо. — Я всего лишь орудие в руках Всевышнего, я готов смириться, но что я скажу своим воинам, которые шли за мной с верой в душе?
— Пока человек живет, что только не переполняет его душу, — вздохнул Маврикий. — Человек слаб и подвержен козням дьявола. Какие мелочные заботы порой тревожат его, какие суетные устремления! Ты великий человек, король Ричард, но ты должен понимать, что подобных тебе немного, а простым людям нужно что-то попроще. Вон за тобой стоит человек, не посмевший приблизиться. Что его волнует?
