— Я люблю тебя.
Ее глаза наполнились слезами, и он подхватил ее, когда она, бросившись к нему в объятия, от радости потеряла равновесие.
— О Боже! Дариус, прости меня!
— Ну все. — Прижимая ее к себе, Дариус гладил ее по волосам. — Все хорошо. Он страшен не больше и не меньше, чем вчера, а мы так же счастливы, правда?
Изабель всхлипнула и уткнулась ему в шею.
Ее плач разрывал ему сердце, но он ждал, не позволяя себе поддаться отчаянию, гладил ее по щеке и согревал своим телом.
— Не сомневайся, милая, на этот раз стены Трои выдержат, и мы что-нибудь придумаем.
— Как? — Она подняла голову с видом человека, утратившего надежду.
Он смотрел на нее и понимал, что она любит его, но еще он понимал, что после всего, что ей пришлось перенести, ее воля слишком хрупка, чтобы выдержать волну публичного взрыва брака.
Проклятие.
— Я обязательно найду способ.
— Мне, должно быть, недопустимо касаться тебя, хотеть тебя, любить тебя, когда я… принадлежу ему.
— Ты не принадлежишь ему, — покачал он головой. — Какие бы права ни имел он, как муж, я уверен, он потерял их в тот миг, когда в первый раз обидел тебя.
— Возможно, это так и есть, потому что любить тебя, Дариус, не кажется грехом, не кажется недопустимым.
— Тогда пусть так и будет. Давайте, леди Нидертон, просто радоваться отпущенному нам счастью, пока судьба это позволяет. И к чертям весь мир!
Изабель разинула рот, удивляясь его грубым выражениям, и очаровательно покраснела.
— Дариус, называй меня по-прежнему Еленой. Мне нравится, когда ты называешь меня Еленой, потому что я могу представлять себя другой, более храброй…
— Моя Елена. — Улыбнувшись, он поднял ее на руки и понес вверх по лестнице.
Теперь это была по-настоящему шахматная игра.
И именно Дариусу предстояло решить, как выиграть сражение и спасти свою Белую Королеву.
Торн оставил ее в постели и, в предрассветный час бродя по дому, бился над неразрешимой проблемой. Луна была еще достаточно полной, чтобы освещать комнаты и позволять ходить по коридорам. Как можно расторгнуть брак, не устроив скандала? Как разорвать узы, которые законно связывают ее и Нидертона, без того, чтобы при этом не причинить вред Изабель?
Дариус старался рассмотреть все, даже обдумывал, какой могла бы быть реакция Нидертона. Мужчина давал понять, что жена бросила его, а потом сопровождал это жалобами на ее характер и здоровье. Он поставил себя в положение обманутого мужа. Так что, где бы ни объявилась Изабель, ее либо отправят обратно к нему за аморальное поведение, либо признают психически неуравновешенной и дадут ему основания поместить ее в сумасшедший дом или тихо запереть где-нибудь подальше.
Часы на камине библиотеки пробили четыре, и не успело затихнуть эхо последнего удара, как к Дариусу пришло возможное решение.
Нидертон не ангел, и хотя закон защищает его, все же существуют пределы.
Он слишком хитер, и никто не догадывается о глубине его безнравственности или о том, что защитная ширма, которую Каррик и подобные ему поддерживают, может мгновенно рассыпаться. Странность не преступление. Но если граф зашел слишком далеко, никто его не защитит.
Если скандал, о котором упоминалось, не будет иметь никакого отношения к его жене, а окажется связанным только с его личными наклонностями…
Нидертон, возможно, отпустит ее, чтобы избежать дискредитации.
Если он, Дариус, побольше узнает об этом человеке и найдет какие-то реальные доказательства злодеяний, то, возможно, получит рычаг, необходимый для освобождения Изабель. Только надо держать ее в стороне от этого и от рук Нидертона, пока он не добьется успеха.
Дариус как мог быстро и тихо поднялся обратно наверх, мечтая поспать еще несколько часов рядом с Изабель, прежде чем утром расскажет ей о своей идее, но застал ее стоящей у окна спальни. Манящий призрак в белой ночной сорочке, сквозь которую в ярком лунном свете видны контуры женского тела.
— Я разбудил тебя своим топотом?
— Нет, — Изабель с улыбкой обернулась к нему, но осталась на месте, — и ты совсем не топал. Я видела сон, а когда проснулась, мне показалось, будто я что-то заметила снаружи.
— Правда? — Дариус подошел, чтобы вместе с ней взглянуть на внутренний двор между домом и конюшней, уже догадываясь, что она увидела.
Свет фонаря двигался от конюшни к дому.
— Это?..
— Ш-ш-ш! Миссис Макфедден будет раздосадована, если узнает, что мы увидели, как она возвращается в дом.
— Такой порядок, по-видимому, устраивает их обоих. — Изабель невинно подмигнула ему.
— Ты не поражена?
— Ты сказал, что они пара, но я… Почему-то мне никогда не приходило в голову, что ты говорил в прямом смысле, пока однажды ночью, когда тебя не было, я не увидела, как она пересекает двор. — Изабель прижала пальцы к щекам. — Какая я дурочка! Так вот почему ты не хотел, чтобы я упоминала о том, что ты измерял мой след в конюшне! Это так?
Он кивнул и обнял ее.
— Я стараюсь сохранять их тайну. Миссис Макфедден оскорбилась бы, если б узнала, что ее секреты… принадлежат не только ей.
— А Хеймиш? Ты… наверное, подслушал их. Но так как ты все знаешь, разве им не было бы спокойнее, если бы не приходилось прятаться и красться тайком?
Дариус тихо рассмеялся и убрал с ее лица прядь волос.
— Хеймиш знает о моей осведомленности, но я делаю все, чтобы не нарушить иллюзию своего неведения. Вероятно, необходимость скрывать свою связь придает остроту их отношениям.
— Какие еще тайны мне неизвестны? — спросила Изабель, шутливо оттолкнув его руку.
— Их немного. Думаю, излишне говорить, что миссис Макфедден ни разу не приходила, когда тебе снились страшные сны. Я надеялся, ты не заметишь, что по ночам моей дорогой экономки нет рядом.
В лунном свете Изабель была неотразима, и Дариус, подойдя ближе, вдохнул аромат ее кожи и слабый мускусный запах возбуждения от его близости.
— Пойдем в постель, Изабель.
В первый раз он всерьез назвал ее настоящим именем, и значение этого поразило их обоих.
Она повернулась в его объятиях, и ее глаза наполнились слезами, сиявшими как бриллианты.
— Дариус…
Он подвел ее к кровати и, сев на край, поставил перед собой. Они не обменялись ни единым словом, но у него в глазах она прочитала неистовую потребность и начала выполнять его невысказанное желание.
Сделав маленький шаг назад, она распустила завязки у шеи и, спустив с плеч ночную сорочку, дала ей соскользнуть к ногам. Долгое мгновение он просто смотрел на женщину, которая полностью изменила его существование. Обнаженная, она стояла перед ним, как живая статуя, и Дариус с трудом подавил желание встать перед ней на колени.
