Мойда бросилась к дверям. Она уже поворачивала дверную ручку, когда дверь открылась снаружи, и, только успев отпрянуть назад, Мойда избежала столкновения с тем, кто входил в комнату. Это оказалась Линетт. Мойде было достаточно одного взгляда на нее, чтобы понять, что она рассерженна. Губы Линетт были презрительно сжаты. Она заговорила резким, неприятным тоном:
— Мне хотелось бы поговорить с вами, мисс Макдональд.
— Я вас слушаю.
— Я пришла сказать вам, что не собираюсь больше терпеть ваши выходки!
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — ответила Мойда.
— Вы все прекрасно понимаете, — сказала Линетт. — Герцог рассказал мне о том, как вы вместе совершили поездку, и о том, как после того, как вереск был найден, пили шампанское с бригадиром Маккрэгганом. Похоже, вы забываете свое место, мисс Макдональд! Вы намеренно навязываете свое общество бригадиру Маккрэггану. Похоже, что вы пытаетесь окрутить его. Предупреждаю вас — ничего не выйдет, какой бы умной вы себя ни считали!
Казалось, что Линетт добела раскалилась от гнева. При этом вся ее красота куда-то подевалась и лицо ее сделалась совершенно непривлекательным. Неприятный голос, сузившиеся от гнева глаза, сжатые кулаки — все это неожиданно со всей очевидностью показало, насколько своей красотой Линетт обязана молодости и макияжу. На какое-то мгновение Мойда была как током поражена и не смогла сразу ответить на этот неожиданный выпад. Затем спокойно и с достоинством, унаследованным от кого-нибудь из дальних предков, произнесла:
— Вы забываетесь, мисс Трент. Какого бы мнения вы ни придерживались, оно не дает вам права обращаться ко мне в подобной манере!
— Хватит болтать, — грубо оборвала ее Линетт. — Я вижу, что вы просто бессовестная аферистка, которая вкралась в доверие к честным людям!
— Это вы так считаете, — ответила Мойда, — другие так не думают.
— Мнение ваших друзей вряд ли стоит принимать в расчет, — отрезала Линетт. — И если вы хотите знать правду, то я вам скажу следующее: вся эта история была вами разыграна с начала до конца!
— Что разыграно? — спросила Мойда.
— Пропажа голубого вереска герцога, — объяснила Линетт. — Может, вам и удалось убедить бригадира Маккрэггана в том, что все это — чистое совпадение, но разве кто-нибудь в это поверит? Его украли ваши друзья, вы попросили детей сказать, куда он исчез, а затем его возвращает ваша мать. Веселенькая история, не правда ли? Умно придумано, но даже не думайте, что вам удастся всех одурачить, уж я об этом позабочусь!
— Это ложь! — произнесла Мойда. Она не повысила голос, но слова были произнесены твердо.
— Это правда, — настаивала на своем Линетт. — Это была отличная семейная афера, разве не так? Ваша мать привлекла к себе внимание прессы. Интересно, сколько она вам платит за то, чтобы вы выступали ее театральным агентом?
— Как вы смеете так говорить со мной? — Мойда почти угрожающе шагнула к Линетт. Возможно, из-за ее слов, возможно, из-за того, что в гневе Мойда выглядела так очаровательно, но Линетт потеряла голову. Вскрикнув, она со всей силы ударила Мойду по лицу. Звук пощечины был похож на выстрел, и, возможно, это привело саму Линетт в чувство. Мойда долго смотрела на нее. Никто из них не пошевелился, никто не произнес ни единого слова. Тишину внезапно нарушила Мойда:
— Никто не смеет поднять руку на Макдональдов и остаться безнаказанным. Вы в гневе ударили меня, а я в ответ ударю вас. Не потому, что я не умею себя контролировать, а просто потому, что собираюсь оскорбить вас. Поскольку вы оскорбили меня.
С этими словами она занесла руку и с силой ударила Линетт сначала по правой, затем по левой щеке. Линетт вскрикнула и схватилась за лицо. А Мойда продолжила:
— У вас манеры настоящей гадюки, и мне жаль того человека, который на вас женится.
Она прошла мимо Линетт, после чего медленно и горделиво спустилась вниз по лестнице. Линетт не шевелилась до тех пор, пока Мойда не скрылась из виду. Она стояла, прижав руки к горящим щекам, трясясь от ярости, какой она еще никогда не испытывала. Затем сердито топнула ногой.
— Я готова ее убить! — взвизгнула она. Голос ее по непонятной причине прозвучал тихо, и никто, кроме нее самой, не расслышал этих слов.
— В чем дело, Иэн? — спросила Линетт.
— Ни в чем, — ответил сидевший напротив Иэн.
Его ответ прозвучал не слишком вежливо, и он это прекрасно понимал. В то же время он заметил, как мило выглядела Линетт в мягком свете свечей. При этом он сам удивился, почему это ничуть не уменьшило его раздражения.
— Ты сегодня такой молчаливый.
В устах Линетт эти слова прозвучали намеренно, как упрек.
— А где сказано, что я обязан без умолку болтать? — спросил Иэн, понимая, что его слова звучат грубо.
— Иэн! Ну что ты! — воскликнула Беатрис. — Что с тобой? Ты весь вечер на нас злишься!
— Прости меня, мама. Прости, Линетт.
Иэн с видом искреннего раскаяния протянул им руки. Линетт изящным движением положила руку на его ладонь, а Беатрис шутливо шлепнула его по руке.
— Он всегда такой, — пояснила она Линетт. — Если он чем-нибудь расстроен, страдать приходится всем нам.
— Я ничем не расстроен, — поспешил заверить ее Иэн. — У меня без всякой причины испортилось настроение. Наверное, я просто устал от назойливости прессы и поисков голубого вереска Арчи.
Он знал, что истинная причина состоит в том, о чем он не осмеливался признаться даже самому себе. Это было нечто такое, что беспокоило его весь день, а теперь нависло над ним подобно темному облаку, которое он не в силах отогнать.
— В этом я с тобой согласна. И слышать больше не хочу о голубом вереске, — со вздохом произнесла Беатрис. — Увы, от этого пока никуда не деться.
— Герцог неплохо заработает на нем, верно? — поинтересовалась Линетт.
— Миллионы, — ответил Иэн, — пока будет хранить формулу в секрете. Полагаю, что завтра утром он получит кучу заказов со всех концов света. Как он будет доволен! Думаю, что Арчи уже готовит речь для выступления на заседании Общества цветоводов.
— А он сумеет выступить? Я имела в виду, он умеет выступать перед публикой? — поинтересовалась Линетт.
— Как-нибудь справится, даже если его речь будет состоять из односложных фраз. Никогда не встречал человека, так любящего купаться в лучах славы. Вы видели его сегодня в обществе фотографов? Они сделали целую кучу снимков, а он был готов и дальше позировать.
— Во всем виновата мать, — заявила Беатрис. — Она никогда не интересовалась сыном, зато сама обожала находиться в центре внимания. Отец же был эгоистичный старик. Он никогда не позволял Арчи занять подобающее место. Мальчика воспитывали, руководствуясь той истиной, что дети должны быть видны, но не слышны. И вот результат.
