Дочь эмира так расстроилась, что Шарлотте стало ее жалко.
– Не переживай, ты меня вовсе не шокировала. Я тоже слышала о том, что мужчины и женщины порой танцуют вместе.
Интересно, что бы сказала Мари-Клер, узнав про вальс? Он ведь теперь так популярен, что его танцуют даже в самых консервативных домах Европы…
Однако, поразмыслив, Шарлотта не рискнула расстраивать пожилую француженку. Мари-Клер слишком долго не была во Франции. Наверное, она упадет в обморок при одной мысли о том, что мужчины и женщины кружатся вместе по залу, не скрывая своих лиц, и обнимая друг друга за талию. В каком-то смысле у турецких женщин не меньше предрассудков, чем у тети Аделины. А может, и больше, они ведь всю жизнь сидят в четырех стенах и не видят мира.
Леди Аделина брезгливо морщилась, глядя, как Мари-Клер и дочери эмира наносят хну на руки и ноги Шарлотты.
– Господи, что за странный способ готовить девушку к свадьбе! – язвительно усмехнулась она. – Ну да ладно! Крепись, дорогая Шарлотта! По сравнению со свадьбой в бане все остальное ерунда. Надеюсь, принц знает, как вывести с кожи эти красные пятна.
Шарлотта вдруг поняла, что для тетушки сейчас самое главное – не потерять надежду на освобождение, и она готова поверить в любое чудо, готова наделить принца любыми сверхъестественными качествами. Что ж, может, она и права… Во всяком случае, это помогло ей стойко перенести тяжкие испытания.
«Пожалуй, мне следует взять с нее пример, – уныло подумала Шарлотта, – и свято уверовать в то, что, когда я выйду замуж за принца Карима, он страстно, безумно в меня влюбится».
Мысль эта показалась девушке настолько забавной, что она не смогла удержаться от улыбки.
Мари-Клер одобрительно кивнула.
– Так-то оно лучше. А теперь ты должна поклониться Нассаре, матери эмира Ибрагима. И пусть с тобой подойдет твоя тетушка. Раз она тут твоя единственная родственница, придется ей выполнить роль подружки невесты.
Когда англичанки низко поклонились Нассаре, в мудрых, усталых глазах старухи промелькнула злорадная усмешка.
– Она рада, что ты входишь в семью ее внука, – перевела Мари-Клер. – Протяни руку, Шарлотта. Нассара даст тебе золотую монету. Так положено по обычаю. Ты не должна выпускать эту монету из рук до завтрашнего утра, пока мы не разбинтуем тебе ладони.
Сморщенная старуха сидела в окружении полудюжины таких же дряхлых подружек. Все они посасывали трубки, прикрепленные к сосудам, в которых булькала вода. Шарлотта, наконец, поняла, что это турецкий способ курить табак. Старуха вынула трубку изо рта, порылась в складках кафтана, достала золотую монету и, окунув ее в кашицу из хны, протянула Шарлотте.
– Нассара будет молиться, чтобы ты родила сыновей, которые принесут славу этому дому. А сейчас она приглашает тебя на пир. Мы устроили его в твою честь.
Шарлотта вдруг возмутилась. Почему старуха смотрит на нее с таким злорадством? Девушка вызывающе вздернула подбородок и холодно произнесла:
– Пожалуйста, поблагодарите мать эмира за подарок. И скажите, что я с нетерпением жду сегодняшний пир и свадьбу.
Мари-Клер перевела слова Шарлотты, но Нассаре, похоже, было уже не до новой родственницы. Она громко хлопнула в ладоши (тоже, кстати, выкрашенные хной), сунула в рот трубку, закрыла глаза и откинулась на подушки, рассеянно слушая старуху, которая принялась нашептывать ей что-то на ухо.
– Можете вернуться на свое место, – тихо сказала Мари-Клер. – Нассара подала знак. Пир начинается.
Пир продолжался целую вечность. Нескончаемый поток слуг вносил в зал все новые и новые яства. Шарлотту начало клонить ко сну, и ни веселая музыка, которую играли наложницы, ни зажигательные танцы, которые исполняли дочери эмира, не могли ее расшевелить.
Леди Аделина давно уронила голову на грудь и мирно дремала. Наконец гости разошлись. Смеющиеся женщины окружили Шарлотту и леди Аделину и повели их в спальню, где уже были разложены матрасы и взбиты подушки.
Шарлотта не знала, сколько времени она проспала. Пробудилась она от какого-то подспудного чувства, что за ней наблюдают. Резко привстав, девушка увидела сухонькую фигурку, вырисовывавшуюся на фоне двери, у которой горела тусклая лампа с тростниковым абажуром. Изумленная Шарлотта узнала заострившиеся от старости черты матери эмира.
– Господи, что вы тут делаете? – ахнула она, напрочь позабыв, что женщина не понимает английского.
Шарлотту обуял ужас. Вдруг старуха попытается ее отравить? От этой ведьмы всего можно ожидать…
Ответом ей было молчание. Потом, наконец, Нассара тихо произнесла скрипучим голосом, который, казалось, заржавел от длительного молчания:
– Не надо кричать, Шарлотта Риппон. Я бы предпочла не будить твою тетушку.
– Боже мой! Вы говорите по-английски?
– Даже такая молодая и глупая девушка, как ты, могла бы задать вопрос поумнее, – сказала, отводя взгляд, мать эмира. – Впрочем, не только молодежь совершает глупые поступки. Я пыталась удержаться от искушения поговорить с тобой на языке, который когда-то был для меня родным. Но не смогла. За шестьдесят лет мне ни разу не довелось слышать английской речи, а это слишком долгий срок.
– Н-на языке, к-который был для вас родным? – пролепетала Шарлотта. – Значит, вы англичанка?
Пожалуй, даже если бы Нассара призналась, что она родом из Атлантиды и провела детство под водой, Шарлотта и то удивилась бы меньше.
– Я родилась в Глочестере, рядом с кафедральным собором.
– А как вас зовут? Кто ваши родные? Я сообщу им, что вы живы и здоровы! Непременно сообщу, когда вернусь в Англию…
– Когда вернешься? – усмехнулась Нассара. – Сразу видно, что ты еще молода и неопытна, Шарлотта Риппон. Что же касается имени, данного мне при крещении, то теперь оно неважно. Меня уже шестьдесят лет зовут Нассарой. Я мать Ибрагима – и все.
– Нет, это не все! – возразила Шарлотта. – Конечно, здесь прошла большая часть вашей жизни, но что-то же осталось от маленькой английской девочки, гулявшей с мамой около глочестерского собора.
Нассара надолго закрыла глаза, а потом ответила, избегая взгляда Шарлотты.
– Может быть, именно в память о невинной английской девочке, испустившей дух на арабском корабле, на котором перевозили рабов, я и пришла к тебе сегодня. Но мы будем говорить не об Англии, а о твоем будущем с принцем Каримом Александром. Мне потребовалось десять лет, чтобы понять одну простую вещь: мужчина, страстно желающий женщину, становится ее верным рабом. И сегодня я делюсь своим знанием с тобой. Заставь принца Карима Александра сгорать от желания, и все станет возможным. Даже твое возвращение в Англию.
