– Именно из-за смерти месье Вернера. С того дня не прошло еще и года. По обычаю, вдова должна носить траур не менее года.
– По обычаю! Подумаешь! Вечно мне твердят об обычаях! Я немало потрудилась, следя, как сажают и убирают табак нового урожая. Я была на ногах с утра до ночи. – Она говорила это, гордо подняв голову. – И я полагаю, что моя работа сделана хорошо. Даже Генри не может это отрицать.
– Работа! – Андре скорчил гримасу. – Пахнущая потом работа, подходящая для мужчины, а не для леди, каковой вы стали. Вы еще больше шокировали соседей – женщина управляет огромной плантацией!
– Кто-то же должен этим заниматься. Вы что, хотите, чтобы я пустила все на самотек? Мы собрали отличный урожай, и я справилась с продажей табака не хуже любого мужчины.
– Вам нужно было бы нанять кого-то, кто управлял бы плантацией. Это было бы вполне пристойно.
– Пристойно? – Молодая женщина язвительно улыбнулась. – С каких это пор Андре Леклэр стал заботиться о пристойности?
– Это разные вещи, – возразил француз, защищаясь, – есть дела, которыми леди просто не может заниматься.
– Я намерена сама управлять своей плантацией, и хватит об этом. Неужели вы считаете, что я могу доверить это какому-то наемному мужчине?
– Это меня и тревожит, дорогая леди. Вы, кажется, не поверяете вообще ни одному мужчине на свете, а ведь еще не достигли совершеннолетия. Ваше сердце ожесточилось против всего мужского пола…
– Неправда! Только против тех мужчин… – Она осеклась и отвернулась от Андре. – Как бы то ни было, вас не касается, что у меня на сердце.
– Нет, касается. Меня это огорчает. Вы должны знать, как сильно я привязан к вам, Ханна.
Ее раздражение тут же исчезло. Она не могла долго сердиться на Андре.
– Дорогой друг. Я знаю. – Она взяла его за руку. – Так вы поможете мне с приготовлениями к балу?
– Mon Dieu, ваш покойный супруг был прав, когда однажды назвал вас упрямой девицей! – Андре вздохнул, пожал плечами и взмахнул руками. – Ведь я всегда вам уступаю, не так ли? Но вы пожалеете, что задумали это, я уверен, – мрачно добавил он.
– Почему? Потому что несколько благочестивых лицемеров откажутся от приглашения? Обойдемся и без них. Мне хочется видеть молодежь – людей веселых и приятных. Кроме того, я уверена, другие тоже приедут. Мой дорогой Малкольм сам сказал как-то, что виргинцы больше всего на свете любят балы и веселье. Был бы повод! А вы сами не раз отмечали, что теперь я стала настоящей леди.
– Иногда… – Андре подавленно вздохнул. – Иногда, дорогая Ханна, этого недостаточно.
Даже Бесс была против.
– Я понимаю, что это означает для тебя лишнюю работу, Бесс, но…
– Не в работе дело, золотко. Бог видеть, мне нравиться большие балы, как и тебе. А плохо быть тебе, детка. Эти благородные белые господа косо смотреть, что ты давать бал так скоро после смерти маста Вернера.
– Но, Бесс, ведь прошел уже почти год! – жалобно сказала Ханна. – Ты говоришь совсем, как Андре!
– А ты слушать внимательно этот Андре. Такой изящный джентльмен, уж он-то все знать о таких делах. Сперва этот человек мне не очень-то нравиться, но он умный. И он принимать близко к сердцу твои интересы. Ты слушать его, если не хотеть слушать старую Бесс.
Но Ханну нельзя было переубедить.
– На этой неделе я разошлю приглашения, Бесс, и хватит об этом.
Бесс покачала головой:
– Господи, золотко, в тебе словно черт сидеть и заставлять все время показывать язык людям!
Бесс и Андре оказались правы. Бал потерпел полную неудачу.
Ханна старательно готовилась к нему – обильное угощение и выпивка, музыканты, приглашенные из Уильямсберга. По рисунку Андре ей сделали новое платье, на этот раз из белого шелка. Вся она сверкала драгоценностями, покрывавшими ее шею и руки. Андре сказал, что она красива, как никогда, и она знала, что это правда.
Но гостей собралось обескураживающе мало. Женщин почти не было, а те немногие, что приехали, явились, как поняла Ханна, только для того, чтобы поглазеть и пошептаться на ее счет; они запретили своим мужьям, ослепленным красотой Ханны, танцевать с ней. Мужчин было гораздо больше, чем женщин, и в основном это были люди холостые.
– Не понимаю, чему вы так удивляетесь, дорогая леди, – прошептал ей Андре. – Вы – завидная партия для молодого человека, желанная награда.
– Это почему?
– Потому что вы красавица и потому что вы вдова. В основном же потому, что вы богатая вдова.
– Вы имеете в виду, что они хотят жениться на мне? – испуганно спросила Ханна.
– Naturellement. – Лицо его озарила проказливая улыбка. – Теперь они начнут преследовать вас, поскольку, дав бал, вы показали им, что ваш дом открыт.
– Но я затеяла бал не для этого!
– А они уверены, что именно для этого. О, можете не сомневаться, дорогая Ханна, что начиная с этого вечера они будут ходить за вами по пятам!
– Я вам не верю.
– Моя дорогая Ханна, какими бы качествами вы ни обладали, глупость не входит в их число. – Андре многозначительно вздохнул. – Скоро вы сами увидите, что я прав.
Вскоре, однако, уныние покинуло Ханну. В положении единственной незамужней дамы были свои преимущества. Она была нарасхват. Рядом с ней постоянно оказывался какой-нибудь молодой человек, ждущий своей очереди. Она танцевала, танцевала и иногда случалось, что в огромном зале танцует только хозяйка со своим партнером. Андре тоже часто танцевал, галантно ухаживая за замужними дамами. Но все же супружеские пары редко появлялись в бальной зале.
Тем не менее, как отметила Ханна, все они отдавали должное угощению и напиткам. Это ее возмутило, и она принялась отчаянно кокетничать со всеми мужчинами – и женатыми, и неженатыми. Дамы бросали на нее убийственные взгляды, но Ханна, высоко держа голову, веселилась напропалую и то и дело посылала очередного партнера принести ей стакан вина.
Андре внимательно наблюдал за ней, и его охватила жалость. Но вскоре он понял, что ошибся. Возможно, Ханна увидела, что бал не удался, – поэтому и держалась столь вызывающе, – но все же ясно, что она в кои-то веки почувствовала себя красивой молодой женщиной. Галантные кавалеры не отставали от нее, оспаривая друг у друга ее милости. Глядя, как Ханна кружится по залу, как волосы ее блестят, словно золото, в свете свечей, как губы ее алеют, словно только что распустившаяся роза, как глаза ее сверкают, словно драгоценные камни, как ее пышные груди, кажется, вот-вот вырвутся на волю из тесных пределов открытого лифа, Андре думал о том, сколько молодых людей обратятся в бегство, прежде чем их возбужденное состояние станет очевидным до неприличия. О чем же тут жалеть! И француз засмеялся, закинув голову.
