Таннер смотрел на них, а сам думал о том, что отсутствие в Ноу-Нейме гостиницы может обернуться благом.
Доктор вытер руки о мокрое полотенце.
— У меня для вас плохие новости, мистер Эрнандес. Боюсь, что это чахотка.
Фокс непроизвольно зажала рот ладонью.
— Вы ошибаетесь, доктор. Он упал в ледяную воду, и поток протащил его по камням. У него простуда и еще остались синяки и царапины, только и всего. И это неудивительно.
— Я в этом не сомневаюсь, мисс, но у мистера Эрнандеса туберкулез. Кровь в мокроте, усталость, бледность… Ему нужен длительный постельный режим и абсолютный покой. Тем более в его возрасте…
Фокс в бессилии опустилась на пенек.
— Длительный постельный режим. — Она глянула на Пича. Еще никогда она не видела его таким уставшим и удрученным. — Почему ты не сказал мне, что у тебя кровь, черт возьми?
— Я не смог с этим ничего поделать, Мисси. — Пич пожал плечами и застегнул рубашку. — Я испробовал все лекарства, которые были в моей аптечке.
— Вы производите впечатление разумного человека, мистер Эрнандес. Я настаиваю на том, чтобы вы прислушались к моему совету. — Док Эванс встал и взял свой саквояж.
— Сколько я вам должна?
— Пятьдесят центов.
Фокс была слишком огорчена, чтобы возмутиться таким большим гонораром, и молча заплатила доктору.
Так же молча они с Пичем сидели на траве, когда доктор ушел, чтобы досмотреть игру в бейсбол, и маленькими глотками пили пиво, которое прислал им Таннер. Тишину нарушали лишь жужжание насекомых, гул голосов и взрывы хохота, доносившиеся с поля.
— Что еще посоветовал доктор?
— Ничего такого, чему я собираюсь следовать. — Пич прислонился к колесу какого-то фургона.
— Не глупи. Что он сказал? Пич открыл один глаз.
— Неужели ты думаешь, что я останусь здесь в чужом доме, в чужой постели и отпущу тебя в Денвер одну?
— Я останусь с тобой.
— Нет, не останешься. Тебя наняли на работу, и если я учил тебя правильно, ты сдержишь слово, данное мистеру Таннеру. Это означает, что ты доставишь его и его золото в Денвер. От этого зависит жизнь его отца.
Они молча посмотрели друг на друга.
— Я знаю, что такое чахотка. Она убила мою мать.
— Никто не живет вечно. — Пич встал. — А теперь давай займемся лагерем.
Сильный приступ кашля согнул Пича пополам. Но прежде чем он успел сунуть в карман носовой платок, Фокс увидела на нем яркое пятно крови.
— Если ты умрешь, старичок, я не знаю, что со мной будет.
— Зато я знаю, — улыбнулся он и вытер со лба пот. — Я не останусь здесь, в этом Ноу-Нейме, и разговор окончен.
— Но ты не сможешь отдыхать по дороге. По-моему, сейчас ты это уже понял. — В ярости она пнула ногой седло, под которым было спрятано золото.
— Мисси?
Что-то в его голосе заставило ее поднять глаза. Он раскрыл ей свои объятия.
Фокс бросилась к нему, крепко обняла и уткнулась лицом ему в шею.
— Я этого не вынесу, — прошептала она в отчаянии.
— Я знаю.
— Ты ведь не бросишь меня до того, как я убью Хоббса Дженнингса? Я на тебя рассчитываю.
— Я буду с тобой. — Он погладил ее по спине и дернул за косу. — Если только ты не передумаешь.
Она ударила его кулаком по спине.
— Я ни за что не передумаю, так что не рассчитывай на то, что это будет твое последнее предсмертное желание. — Она заставила себя отпустить его, потому что ей хотелось верить, что он не настолько похудел, как она почувствовала, обнимая его. — Док Эванс всего-навсего деревенский лекарь. Что он понимает? Ты поправишься, я в этом уверена.
— Я тоже. Просто это займет немного времени.
— Я сама здесь все сделаю, — сказала она, заметив, что Пич смотрит на мулов, — а ты сейчас иди прямиком в баню. Полежи подольше в горячей воде, и ты почувствуешь себя лучше.
Когда Пич медленно поплелся по дороге, а потом скрылся из виду, Фокс села на берегу реки и, обхватив руками колени, прижалась к ним лбом. «Господь милосердный! Сделай так, чтобы он поправился. Я сделаю все, что ты попросишь».
Они поужинали остатками пикника, любезно предоставленными гражданами Ноу-Нейма. Таннер отпустил Ханратти и Брауна помыться и осмотреть городок.
— В котором, если верить Говарду Лафферти, один салун и один бордель, — уточнил Таннер, когда Ханратти и Браун покинули лагерь.
— А кто выиграл матч? — Фокс отхлебнула кофе, хотя сейчас ей не помешало бы виски.
— Ковбои. — Таннер подсел поближе к Фокс и обнял ее за талию. — А что сказал доктор по поводу мистера Эрнандеса?
Фокс положила голову на плечо Таннеру.
— Разве можно доверять мнению доктора такого захудалого городка? Если бы он чего-то стоил как врач, он работал бы в большом городе, где мог бы заработать.
— Значит, новости были плохими?
— Пичу становится лучше с каждым днем, — твердо заявила она. — До тех пор, пока он может выполнять свою работу, беспокоиться не о чем.
Она скажет ему правду, когда будет готова.
— В здешней конюшне есть лошадь для продажи. Завтра пойду посмотрю. Лафферти уверил меня, что в магазине есть почти все, что нам нужно.
— Он сказал мне то же самое. Я уже составила список. — Голос у нее был усталый. — Мне жаль, что здесь нет гостиницы.
— Я как раз хотел поговорить с тобой об этом.
Она вымыла лицо в реке, но ее волосы все еще пахли пылью, а одежда была в песке. Таннер подумал, что большинству женщин кажется трагедией, если они заметят какое-нибудь даже малозаметное пятнышко на платье. А Фокс — пыльная или только что из ванны — была привлекательнее любой из тех женщин, которых он когда-либо знал.
— Выкладывай.
— Как ты отнесешься к тому, чтобы провести ночь в борделе?
— Я никогда не была в борделе, но признаюсь, что мне всегда было любопытно узнать, что это такое.
— Я поговорил с Барбарой Робб. Она даст нам комнату с отдельным входом. Если ты согласна, — добавил он неожиданно охрипшим голосом.
— Я согласна, — прошептала она и подставила губы для поцелуя.
Таннер поцеловал ее, и его словно током ударило. Это было совершенно необъяснимо: почему только одна женщина среди всех остальных может воспламенить мужчину?
Они были такие разные по социальному положению и темпераменту, и все же она притягивала его, как до нее ни одна другая. Она могла быть самой вредной женщиной на свете, а в следующую минуту так на него взглянуть, что у него дух захватывало. Ее упрямство сводило его с ума, а редкие проявления незащищенности вызывали боль в сердце. Он не помнил, чтобы когда-либо так восхищался женщиной.
— Ты беспокоишься о своем отце?
— Каждый день.
Больше всего его расстраивало то, что отец наверняка считает, что сын его подведет. Таннер всегда чувствовал, что отец удивлен его успехами. На сей раз Таннер надеялся передать похитителям деньги до срока и тем самым избавить отца от тяжелого испытания хотя бы на несколько дней раньше.
