Молодой человек мрачно отвернулся от Люси; на его лбу появилась фамильная грозная складка, он не мог простить девушке ее оскорбительной мысли.
Люси подошла к нему ближе, тихо прошептала: «Бруно!» и с мольбой взглянула на него своими прекрасными синими глазами.
Как по мановению волшебной палочки морщина на лбу Бруно разгладилась, и лицо потеряло горькое выражение. Кажется, только одни эти глаза во всем свете имели власть над ним, но их власть была беспредельна.
— Жертвой преступления должен был стать я, — тихо сказал Бруно, — но преступник ошибся — в ущелье было темно, и он принял Оттфрида за меня. Его ввели в заблуждение сходство наших фигур и одинаковые темные плащи. Я каждый день в один и тот же час проходил мимо Дикого ущелья, и, очевидно, преступнику это было известно. Если бы я не задержался в часовне, то был бы раньше Оттфрида на месте происшествия, и рука злодея сразила бы меня. Вы знаете, что меня задержало в часовне, что спасло меня?
— Да, знаю!.. — еле слышно прошептала Люси.
Она ни на минуту не забывала пламенного признания Бруно. И именно это признание спасло ему жизнь.
— Я был на мостике как раз в тот момент, когда графа сбросили вниз, — продолжал Бруно свой рассказ, — но пришел слишком поздно, чтобы помешать убийству, зато достаточно рано, чтобы узнать в преступнике отца приора. Услышав мои шаги, он обратился в бегство; у меня не было времени догонять его, так как я надеялся, что еще можно будет спасти Оттфрида. Я быстро созвал ближайших жителей, и мы с большим трудом извлекли из пропасти тело графа. Помощь пришла слишком поздно, но все же нужно было попытаться сделать все, что было в наших силах.
На другой день я сообщил прелату о том, что видел. Для него, конечно, это не было тайной; я не сомневаюсь, что он прекрасно знал, кто должен был погибнуть. Он приказал мне молчать на том основании, что «мертвого все равно не воскресишь»! В последний раз он связал меня обещанием беспрекословно подчиниться ему. Я молчал до тех пор, пока не узнал от вас, кого подозревают в убийстве графа Оттфрида.
Бруно перевел дыхание, лицо его снова омрачилось. Молодая девушка с напряженным вниманием ловила каждое его слово.
— Можете себе представить, настоятель, уже узнав об аресте вашего брата, продолжал настаивать на том, чтобы я скрыл правду... Вы слышите, Люси? Он не боялся, что невинный пострадает из-за моего молчания. Это так возмутило меня, что я отказался от дальнейшего подчинения монастырю. Теперь я свободен. Конечно, мои бывшие «братья» будут называть меня клятвопреступником, отщепенцем... пусть! Всю жизнь они пугали меня этими словами, теперь я их больше не боюсь!
Люси быстро подняла голову.
— Вы отказываетесь от монашества? — живо спросила она. — А от католической церкви тоже?
— Мне ничего другого не остается, если я не хочу быть лишенным прав всю последующую жизнь. Католическая церковь не признает отречения от монашества. Я вернусь к религии, в которой был крещен при рождении. Пусть ответственность за мое ренегатство падет на тех, кто насильно, помимо моей воли, заставил меня сделаться католиком! Я знаю теперь, что мне следует предпринять и от чего зависит моя будущность!
Люси молча слушала горячую речь Бруно и не сопротивлялась, когда он, взяв ее за руки, привлек к себе.
— Люси, твоя вера избавляет меня от всех преград, которые мешали моему счастью. Люси, ты боялась меня с первой нашей встречи, избегала меня, считала способным на преступление, но со вчерашнего дня я убедился, что ты не ненавидишь меня, что моя любовь не вполне безнадежна. Однако доверишься ли ты человеку, который начинает свою новую жизнь с нарушения клятвы? Он был вынужден сделать это, так как вырванная обманом клятва лишала его жизни, счастья и свободы! Согласишься ли ты вверить свою судьбу человеку, который принужден будет бороться за существование, которому на каждом шагу будут делать неприятности и ставить препятствия? Захочешь ли ты променять свою светлую, веселую жизнь на жизнь, полную тревог и забот? Оставишь ли своего брата, свою родину, чтобы последовать за мной? Может быть, тебя пугает такая будущность? Может быть, ты опять станешь бояться даже меня самого?
Последние слова Бруно произнес суровым тоном. Его непреклонный характер проявился даже в ту минуту, когда он предлагал страстно любимой девушке стать его женой. Правда, Люси уже не была тем веселым, резвым ребенком, который в страхе убегал от мрачного монаха. В тот час, когда она стояла рядом с ним в часовне у алтаря, она проникла в самую глубину его души, и ее страх бесследно исчез. А те несколько дней, в течение которых было пережито больше, чем можно пережить за годы спокойной, мирной жизни, превратили молоденькую девушку в глубоко чувствующую и все понимающую женщину. С безграничной любовью взглянула она на стоявшего перед ней Бруно и улыбнулась счастливой улыбкой.
— Еще вчера я считала тебя убийцей, Бруно, — ответила она, — была убеждена, что граф погиб от твоей руки, и все-таки не могла противиться твоим объятиям... Какие же доказательства нужны еще? Я думаю, что в ту минуту моя любовь выдержала самое тяжелое испытание и вышла победительницей.
Страстным движением Бруно крепче прижал к себе свою невесту, и его губы в первый раз коснулись ее губ.
Люси была права — их любовь выдержала самое суровое испытание. Бесконечное счастье охватило Бруно. Вместо тяжелых цепей, наложенных на него католической церковью, он чувствовал себя теперь связанным совсем другими узами, узами нежности и любви.
Быстро пролетели три года. Драма, происшедшая в самом аристократическом, самом влиятельном монастыре, не прошла бесследно, как ожидали многие. Если бы она разыгралась в более низком слое общества, если бы ее героем был обыкновенный смертный, о ней забыли бы скорее. Но так как действующими лицами были граф Ранек, его брат — могущественный настоятель монастыря, и отец Бенедикт, стоявший очень близко к семье Ранека, этой драмой настолько заинтересовались, что о ней говорили во всех кругах общества и даже при дворе. Как и предсказывал Бруно, никакого судебного процесса не было, и это обстоятельство вызвало большое неудовольствие и в высших сферах, и в народе. Предположение, что монастырь не допустит светского суда над монахом, вполне оправдалось. После того как приор отказался при свидетелях от своих слов, сказанных по адресу настоятеля, он бесследно исчез, и процесс не мог состояться за отсутствием обвиняемого.
Однако в связи с этим общественное мнение было так враждебно настроено по отношению к католическому духовенству, что самому существованию монастыря грозила опасность, и чтобы сохранить его, нужно было пойти на уступки. Настоятеля, допустившего побег арестанта, перевели в другой монастырь, якобы в наказание. Он получил назначение в один из вновь открывшихся монастырей, где были необходимы его сильная рука и твердая воля.
