— Не понимаю только, почему он называет это оранжереей. Скорее, это похоже на собор, причем очень плохой!
Он был доволен и сказал с напускной серьезностью:
— Я думал, вам понравится.
— Мне совсем не понравилось, — строго сказала Арабелла. — А почему эта статуя закрыта вуалью?
Мистер Бьюмарис навел свой монокль на «Спящую Венеру», покрытую кисеей.
— Понятия не имею, — признался он. — Наверное, это оригинальная задумка Принни[1]. Хотите спросить у него? Давайте его поищем.
Арабелла поспешно отклонила это предложение. Принц, радушный хозяин, почти каждому из гостей уделил внимание. Обменялся он любезностью и с Арабеллой, о чем она собирается подробно написать в своем письме домой. Но вести разговор со столь высокой персоной ей казалось совершенно невозможным. Мистер Бьюмарис отвел ее назад к леди Бридлингтон, постоял рядом несколько минут. И тут к нему обратился какой-то джентльмен в очень узких атласных бриджах, который стал шепеляво рассказывать о том, что герцогиня Эджуэрская приказала ему немедленно явиться к ней. Поклонившись, мистер Бьюмарис отошел, и в течение всего вечера больше не заговаривал с ней, хотя она еще несколько раз видела его в окружении друзей. В залах становилось жарко... Гостей было очень много... Скучные разговоры... И как противно было смотреть на чересчур оживленную, сверкающую леди Джерси, которая целых двадцать минут заигрывала с мистером Бьюмарисом!
Бал леди Бридлингтон был следующим по важности событием сезона. Все обещало быть на высшем уровне, за исключением одного обстоятельства — хотя покойный лорд Бридлингтон, потакая капризам своей молодой жены, пристроил к дому большой танцевальный зал и оранжерею, места для всех приглашенных было явно недостаточно, и вечер грозил превратиться в настоящее столпотворение, что, конечно, умалило бы его неоспоримые достоинства. Для танцев пригласили прекрасный оркестр. Во время ужина должны были звучать свирели. Леди Бридлингтон наняла дополнительных слуг. Полицейских и факельщиков предупредили о необходимости особого внимания к Парк-стрит. А закуски, в дополнение к блюдам, которые готовил обезумевший от хлопот повар леди Бридлингтон, были заказаны у самого Гантера. В течение нескольких дней перед балом прислуга двигала мебель, протирала хрустальные люстры, мыла сотни запасных бокалов, извлеченных из кладовки, считала тарелки и приборы, наполняя весь дом атмосферой всеобщей суеты и бесконечных хлопот. Лорд Бридлингтон, в котором сочетались воспитанная матерью гостеприимность и природная бережливость, испытывал двойственное чувство. С одной стороны, он был очень доволен тем, что в его доме соберутся все лондонские знаменитости, а с другой, его все больше тревожила мысль, что расходы на этот бал окажутся огромными. Только лишь покупка свечей грозила выплатой астрономической суммы. А подсчитав приблизительно количество бокалов шампанского, которые будут выпиты гостями, он пришел в полное уныние. Правда, ему пришла в голову мысль, что сэкономить драгоценный напиток можно на крюшонах. Однако чувство собственного достоинства заставило его отказаться от этой идеи. Да, крюшоны на вечере будут, как и лимонад, и оршад, и другие слабые напитки, подходящие для дам. Но шампанское, причем самое лучшее, должно литься рекой, иначе этот бал назовут самым убогим мероприятием сезона. Лорд Бридлингтон не сомневался в своей значимости, и мысль о предстоящем удовольствии затмила все его опасения. А если у него и возникали подозрения, что причиной такой популярности дома на Парк-стрит была никто иная, как Арабелла, то он сразу отбрасывал их. Его мать, однако, была более проницательной женщиной и знала, кто заслуживает благодарности. Решив не скупиться, она заказала для Арабеллы наряд у своей, очень дорогой, портнихи. Однако оставаться в убытке от этой сделки она не собиралась. Один лишь намек на то, что мадам Дьюман может сделать себе прекрасную рекламу, пошив наряд для самой мисс Таллант, значительно снизил цену великолепного белого атласного платья с короткими, широкими рукавами, расшитого жемчугом, отделанного узорчатым кружевом и украшенного перламутровыми пуговицами. Арабелла, с сожалением убедившись, что непрерывные балы и вечера практически опустошили ее запасы необходимых аксессуаров, была вынуждена купить себе новую пару длинных белых перчаток, а также атласные туфли и серебристую кружевную накидку. От щедрого подарка дядюшки-сквайра уже почти ничего не осталось. И думая о том, что из-за собственной глупости она не может теперь отплатить своей семье за доброту единственно возможным для нее, привлекательной девушки, способом, Арабелла чувствовала вину, мучилась угрызениями совести и не могла сдержать слез. А еще ей никак не удавалось отогнать от себя мысль о том, как она могла бы быть счастлива, если бы сдержала тогда свои эмоции и не обманула мистера Бьюмариса. Это была самая горькая мысль, и только призвав на помощь здравый рассудок, она заставила себя немного успокоиться. Ведь не могло быть и речи о том, что самодовольный мистер Бьюмарис, вхожий в лучшие дома Лондона, обожаемый, почитаемый, обратит внимание на провинциальную девушку из дома приходского священника, у которого нет ни денег, ни связей.
Наступил день бала. В смятении чувств, бледная Арабелла ждала прибытия первых гостей. Леди Бридлингтон, решив, что ее крестница выглядит несколько усталой, что не показалось ей удивительным после столь напряженной подготовки к балу, уговорила ее наложить немного — совсем немного! — румян на щеки, и поручила эту ответственную операцию мисс Кроул. Но взглянув на себя в зеркало, Арабелла решительно смыла косметику, заявив, что никогда не выйдет в таком виде, от которого ее папа пришел бы в ужас. Леди Бридлингтон не без основания заметила, что бояться нечего — ведь папа не увидит ее, но так как Арабелла осталась непреклонной, да к тому же была готова вот-вот расплакаться, крестная не стала настаивать, успокоив себя тем, что даже без своего обычного, естественного румянца Арабелла, одетая в платье от мадам Дьюман, будет выглядеть прекрасно.
Правда, было одно обстоятельство, которое порадовало Арабеллу. Некоторые гости приезжали рано и быстро покидали бал, спеша принять участие в других развлечениях. Некоторые, наоборот, опаздывали на несколько часов, так как вечер в доме леди Бридлингтон был не первым их мероприятием в этот день. Так что бал проходил довольно беспорядочно из-за постоянных приездов и отъездов гостей. Парк-стрит ежеминутно оглашалась выкриками: «Карету моему господину!» или «Паланкин моей госпоже!» Полицейские ссорились с факельщиками. Кучера ругались с носильщиками паланкинов. И вот в этом хаосе Арабелла увидела Бертрама. Он приехал ровно в десять часов и остался до самого конца.
