– А хор, «Гимн Природе»?
– Вы споете его завтра перед министром. Ну-ка уходите сейчас же!
Это заявление очень огорчило многих девчонок, которые ждали распределения наград как уникального в своём роде события, случающегося раз в год. Озадаченные, недовольные, они исчезают под убранными зеленью арками.
Усталые, но гордые жители Монтиньи отдыхают на пороге своих домов, созерцая результаты своего труда. Оставшуюся часть дня девочки пришивают ленты, пришивают кружева на край импровизированных декольте – готовятся к большому балу в мэрии!
Завтра утром, как рассветёт, парни раскидают по пути следования кортежа срезанную траву, зелёные листья вперемешку с цветами и лепестками роз. Если министр Жан Дюпюи останется недоволен, ему, чёрт возьми, не поздоровится.
Моим первым побуждением, когда я открыла утром глаза, было побежать к зеркалу – посмотреть, не раздулась ли за ночь щека. Успокоившись, я тщательно занимаюсь своим туалетом: погода сегодня замечательная, всего лишь шесть часов, у меня есть время хорошенько привести себя в порядок. Воздух сухой, и волосы ложатся аккуратным облаком вокруг головы. Лицо маленькое, как всегда немного бледное, с резковатыми чертами, но, уверяю вас, глаза и губы у меня ничего. Платье слегка шуршит; верхняя юбка из ненакрахмаленного муслина при ходьбе колышется и касается остроносых туфель. Теперь венок: ах, как он мне идёт! Прямо юная Офелия с эдакими загадочными тенями вокруг глаз. Ещё когда я была ребёнком, взрослые твердили, что глаза у меня совсем не детские; позднее их стали называть «неприличными».
Нельзя угодить разом и себе, и окружающим. Я предпочитаю угождать себе…
А вот круглый букет – цветок к цветку – так меня уродует – прямо досада берёт! Впрочем, пусть, раз я его сплавлю его превосходительству…
Вся в белом я прохладными улицами иду в школу. Парни, рассыпающие цветы, выкрикивают грубые ужасные комплименты «юной невесте», которая, дичась, спасается бегством.
Я прихожу загодя, но всё же девчонок пятнадцать, малышек из окрестных деревень и с отдалённых ферм, пришло ещё раньше – привыкли подниматься летом в четыре часа. Смешные и трогательные, большеголовые из-за торчащих жёстких волос, образующих пышную причёску, они не решаются присесть, чтобы не помять муслиновых, чересчур подсинённых платьев; платья топорщатся, плотные, перехваченные у талии поясами смородинового или индигового цвета. На белом фоне загорелые лица девочек кажутся чёрными. При моём появлении они издали короткое «ах!», но теперь молчат, робея из-за своих роскошных туалетов и завитых волос; их руки в белых нитяных перчатках теребят красивые платки, которые их матери облили душистой водой.
Учительниц не видно, однако с верхнего этажа доносится топот маленьких ног… Во двор выплывают белые облака, украшенные розовыми, красными, зелёными и синими лентами – это прибывают всё новые и новые девчонки. Большинство из них молча глядят друг на друга, сравнивают, презрительно поджимают губы. Целый военный стан галльских женщин с развевающимися, вьющимися, взбитыми, непослушными и почти у всех белокурыми волосами… Топот слышится уже на лестнице, это пансионерки в платьях первопричастниц – их стайка держится особняком и настроена враждебно; а за ними спускается Люс, грациозная, как белая ангорская кошка, и хорошенькая – свежее розовое личико обрамляют мягкие лёгкие локоны. Может, ей не хватает лишь счастливой любви, такой, как у её сестры, чтобы совсем похорошеть?
– Какая ты красавица, Клодина! И твой венок совсем не похож на два других. Глаз от тебя не оторвёшь, счастливая!
– А знаешь, киска, ты со своими зелёными лентами тоже выглядишь симпатичной и привлекательной. Ты и впрямь интересная зверюшка. А где твоя сестра, где мадемуазель?
– Они ещё не готовы. У Эме крючки на платье – на боку, до самой подмышки. Мадемуазель их застёгивает.
– Ну-у, это может затянуться.
Вверху раздаётся голос старшей сестры:
– Люс, сходи за флажками!
Двор заполняется маленькими и большими девочками, и вся эта белизна под солнцем слепит глаза. (Впрочем, слишком много белизны пресыщает.)
Вот Лилина со своей тревожащей улыбкой Джоконды, золотистой копной волос и глазами цвета морской волны; юная долговязая «Мальтида» с волосами цвета спелой ржи, ниспадающими каскадом до поясницы; потомство Виньалей, пять девчонок от восьми до четырнадцати лет с развевающимися густыми гривами, словно подкрашенными хной; Жаннетта, маленькая плутовка с лукавыми глазами и тёмно-русыми косами до пят, тяжёлыми, как тёмное золото, – и множество, множество других; все эти гривы полыхают под ярким солнцем.
Появляется Мари Белом, довольно привлекательная в своём кремовом платье с синими лентами, но увенчанная нелепым венком из незабудок. Люди добрые, ну до чего большие у неё руки в перчатках из белого шевро!
Вот наконец и Анаис. Я облегчённо вздыхаю, видя, что волосы у неё уложены плохо, какими-то неровными складками; венок из алых маков, нахлобученный чуть ли не на лоб, придаёт её лицу мертвенно-бледный оттенок. В трогательном единодушном порыве мы с Люс подбегаем к Анаис и рассыпаемся в похвалах:
– Дорогая, как ты хороша! Нет, решительно, красное идёт тебе больше всего, очень удачно получилось!
Поначалу Анаис слушает нас слегка недоверчиво, но потом расплывается от радости. Затем мы триумфально переступаем порог класса, и девчонки – теперь уже в полном составе – встречают появление живого трёхцветного знамени овацией.
Но тут устанавливается благоговейная тишина: мы смотрим, как медленно и торжественно спускаются учительницы, за которыми несколько пансионерок тащат лёгкие флажки на больших позолоченных пиках. Должна, чёрт возьми, признать, что Эме выглядит очень аппетитно в своём белом платье из ангорской шерсти (юбка с запахом сзади – ничего себе!) и шляпке из рисовой соломки, отделанной белым газом. Ну разбойница!
Мадемуазель Сержан в облегающем, расшитом сиреневыми цветами чёрном платье, которое я уже описывала, не спускает с неё влюблённого взгляда. Рыжая злодейка не отличается красотой, но платье сидит на ней как влитое, и из-под полей шикарной чёрной шляпы, увенчивающей её огненно-рыжую волнистую шевелюру, виднеются горящие глаза.
– Где знамя? – тут же спрашивает она.
Гордое собой знамя скромно выдвигается вперёд.
– Хорошо! Да… очень хорошо! Подойдите, Клодина… я знала, что вы будете выглядеть весьма привлекательно. Ну-ка, очаруйте мне этого министра!
Она быстро осматривает всю свою белоснежную армию: у одной девчонки укладывает локон, у другой расправляет бант, одёргивает задравшуюся юбку Люс, закрепляет в волосах Эме сползшую заколку. Окинув нас грозным взглядом, она раздаёт двадцать флажков с различными надписями: «Да здравствует Франция!», «Да здравствует Республика!», «Да здравствует Свобода!», «Да здравствует министр!» и т. д. Флажки достаются Люс и сёстрам Жобер, которые от гордости, что выбрали их, заливаются румянцем и держат древко как свечку на зависть лопающимся от злости простым смертным.
