Джоанна тихо вздохнула в ответ.
Граф поцеловал ее в волосы и спросил:
— Как ты думаешь, миссис Джонс умеет играть?
— Я не знаю, — слабым голосом отозвалась Джоанна. В последние годы единственным человеком, с кем ей приходилось обниматься, был ее сын Патрик. И сейчас она наслаждались совершенно невинными, очень нежными и очень надежными объятиями мужа. И думать о чем-либо еще просто не хотелось. К великому ее сожалению, муж отстранился.
— Давай узнаем.
Он позвонил. Через лакея пригласил миссис Элизабет Джонс присоединиться к ним в музыкальной гостиной. Лиз прибежала через несколько минут, запыхавшаяся и немного встревоженная. Перевела взгляд с вечно непроницаемого графа на слегка рассеянную графиню и обратно.
— Милорд?
— Вы умеет играть, миссис Джонс? — граф указал на рояль.
Элизабет бросила на рояль быстрый, боязливый взгляд.
— Меня учили когда-то, но это было давно, милорд.
— Вы могли бы сыграть вальс?
— Сейчас?
— Да, сейчас.
— Я не знаю… без нот…
— Попробуйте, — он видел во взгляде Элизабет не только страх, но и неудержимое желание сесть за инструмент. Человек с таким желанием играть просто не сможет удержаться от его предложения.
Элизабет несмело села за рояль, нежно, едва касаясь, пробежала пальцами по клавишам. Взяла несколько пробных нот и заиграла вступление к вальсу, который был популярен несколько лет назад. Заиграла медленнее, чем надо, несколько раз сбилась и прекратила.
— Можно, я начну сначала? — робко спросила она у графа. Он кивнул. Во второй раз у Элизабет получилось несравненно лучше. Хотя она и ошибалась изредка, но не настолько, чтобы оскорбить чей-нибудь слух. Когда граф уверился, что миссис Джонс больше не прервется, он повернулся к жене, с радостью в глазах наблюдавшей за горничной.
Он протянул Джоанне руку:
— Окажи мне честь.
— С радостью, лорд Гримстон, — она протянула ему руку, позволила ему заключить себя в объятия и отдалась танцу.
Через несколько минут Элизабет сбилась с ритма, но, закусив губу, заставила себя закончить музыкальную фразу и придать видимость окончания мелодии. Граф и графиня легкими шагами исправили эту ошибку, словно даже не заметив, и остановились, когда кончилась музыка.
— Благодарю вас, миссис Джонс, — вежливо сказал граф, даже не глядя в сторону Лиз. Он глядел на жену. На свою прекрасную, чудесную, изумительную женщину. Наградив ее нежнейшим из поцелуев, он повернулся к Элизабет.
— Вы должны чаще тренироваться, миссис Джонс. Вы очень недурно играете.
— Благодарю вас, милорд, — Элизабет опустила глаза. Она была растрогана до глубины души.
— Возможно, вам следует преподавать музыку, место горничной явно преуменьшение ваших возможностей.
— Спасибо, я довольна своим местом.
И уж совершенно точно она не собиралась менять работу. Где еще ее бы взяли на работу с двумя детьми, без рекомендаций? А преподавать музыку в доме графа явно было некому. Разве что Патрик… но Элизабет казалось, что у мальчика нет склонности к музыке.
— Благодарю вас, миссис Джонс.
Когда Элизабет вышла, Джоанна подняла на мужа встревоженный взгляд:
— Милорд? Кажется, я сегодня… умудрилась оскорбить нескольких очень влиятельных женщин.
— Вот как? — он с трудом мог себе это представить.
— К сожалению, это так, — Джоанна высвободилась из его объятий и отошла на несколько шагов. — Они приезжали с утренним визитом, и поначалу разговор шел весьма неплохо, а потом… они стали рассказывать всякие небылицы, и я прогнала их. Весьма бесцеремонно.
— Это твое право. Ты хозяйка в этом доме.
— Но дело в том, что… — она посмотрела ему в глаза. — Вы были в «Колокольчике»?
Судя по безнадежному взгляду Джоанны, она знала, что это за место. И, кажется, великосветским сплетницам удалось найти в его поведении то единственное, что могло вызвать у Джоанны отвращение к нему. Правда, она уже была его женой и уйти от него не могла. Но есть ли худшее наказание, чем видеть отвращение в глазах женщины, которую любишь? Видеть еженощно, ежечасно?
— Да, — коротко ответил он.
— И… и что вы там делали?
Граф скупо улыбнулся: в этом была вся Джоанна. Для любой другой женщины было бы достаточно одного этого слова, чтобы поверить в худшее. Поскольку он не хотел усугублять сомнения Джоанны, то воспользовался ее вопросом, чтобы пересказать события в двух словах:
— Я пробыл там три минуты. Этого оказалось достаточно, чтобы спасти юного мистера Джеймса Стоуна из объятий порока.
Джоанна поверила ему сразу и безоговорочно, он читал это доверие в ее глазах.
— А девушка, которую вы купили? — спросила она уже скорее из любопытства, чем из страха.
— Мисс Фитцджеральд с компаньонкой и своим братом благополучно уехали в одно из моих дальних шотландских поместий. Он должен мне некоторую сумму денег, и юная леди совершила огромную глупость, пытаясь вызволить брата из долговой тюрьмы, — сухо закончил он.
— Глупость… Милорд… вы считаете глупостью, если кто-то жертвует собой ради любимого человека? Ради брата?
Ему не хотелось углубляться в данную тему. Едва Джоанна задала этот вопрос, он моментально почувствовал все подводные камни и опасные течения возможного разговора.
— Иногда подобная жертва оправданна, но не в этом случае, — ответил он. И не удержался от нотации. — Фитцджеральд старше сестры. Он был обязан позаботиться о ней и ее будущем, а не проигрывать их небольшое наследство. И уж тем более не ставить свою невинную сестру в подобное положение.
Джоанна опустила голову и сжала губы. Он ждал.
— Да, вы правы, милорд, — она подняла на него смягчившийся взгляд. — В этом случае вы правы.
Он приподнял ее подбородок и коснулся губами ее рта.
— Моя разумная жена, — пробормотал он.
* * *
Через несколько дней ему вдруг пришло в голову повидаться с Джоанной в середине дня и пригласить ее на прогулку. Чаще всего он виделся с ней ночью или за завтраком, все его время занимал этот законопроект, нудный, но необходимый. И он просто соскучился по жене, и потому, как только у него выдался свободный день, отправился к ней.
Фипс сообщил ему, что леди Гримстон с детьми находится в классной комнате.
С детьми?
Войдя в классную комнату, в которой много лет назад и сам занимался с учителем, граф обнаружил, что та сильно переменилась. Из нее исчезли дух унылой скуки, грозные изречения о непослушании и строгие портреты. Зато появились новые парты в количестве восьми штук, красиво разукрашенный алфавит на стене, окруженный огромным количеством детских рисунков, новый глобус, красивые книги и множество других мелочей, которые нельзя охватить одним взором, но которые создавали неповторимую картину, согревающую сердце. Шесть парт из восьми занимали дети. Его приемный сын Патрик, Джеймс Стоун… А кто же были остальные четверо?
