— Вы привезли их обратно, — всхлипнула мать Энджел. — Благодарю вас, милорд.
Джеймс покачал головой.
— Они вернулись сами. — Очевидно, что все уже осознали, что Лили тоже отсутствует, и последовал еще один час объяснений и извинений. Поначалу родители Лили не выглядели особо довольными этим испытанием, но когда от Джеймса стали добиваться подтверждения его интереса к девушке, он изобразил полное недоумение, безукоризненно, по мнению Энджел, разыграв его, и после этого всё, кажется, отлично встало на свои места. За исключением того, в чём она была особо заинтересована.
Джеймс сказал, что любит её, но когда они перебрались в столовую для торопливого завтрака, он исчез. Среди поздравлений, адресованных Лили и Саймону, девушка начала ощущать немного расстроенной. Даже почти истерическое неистовство Персиваля из-за Лили не вернуло ей хорошее настроение.
Энджел не могла подавить слезы, которые продолжали наворачиваться на глаза.
— О, черт, — пробормотала она, украдкой вытирая их.
Подняв голову, девушка обнаружила, что леди Элизабет смотрит на неё.
— Я становлюсь такой плаксой, — пожаловалась она, выдавив из себя улыбку.
— Ерунда. Когда такая здравомыслящая девушка как ты плачет, то для этого всегда есть причина.
— Здравомыслящая? Я?
— Да, ты. Знаешь, моя дорогая, я думаю о том, как глупо мой внук чувствует себя сейчас, осознавая, как это выглядело со стороны: он галопом ускакал за тобой, а ты даже и не думала убегать. Особенно после того сражения, которое у вас было.
— Он не был глупым, — заявила Анжелика. — Он был романтичным.
— Хмм. Даже если так, то нашему дьявольскому маркизу может потребоваться некоторое время чтобы решить, достоин он тебя или нет. Тем не менее, ты должна покинуть Эббонли через два дня. — Элизабет улыбнулась. — Говорят, что в любви и войне все средства хороши. Я не уверена, что именно из двух ожидает тебя, но думаю, что ты замечательно проведешь время, выясняя это вместе с ним.
Анжелика уставилась на неё. На самом деле это было простое решение, если у неё хватит смелости принять его.
— Где он?
Улыбка виконтессы стала шире.
— В библиотеке, прячется. — Она сжала руку Анжелики. — И ты не слышала этого от меня.
Анжелика улыбнулась и встала.
— Куда ты направляешься, Энджел?
— Я попросила её принести мне шаль, — вмешалась леди Элизабет, и знаком показала Энджел выйти за дверь.
Энджел почти застыла на месте, когда её отец слегка кивнул ей и подмигнул. Он знал — но ведь он и всегда понимал её лучше, чем мать.
— Я скоро вернусь, — с улыбкой проговорила она.
Дверь библиотеки была закрыта, но с глубоким вдохом она открыла её и ворвалась в комнату. Джеймс один за другим бросал в огонь листы пергаментной бумаги. Он подпрыгнул, когда Энджел вошла, а затем улыбнулся.
— Анжелика. — Он взял оставшуюся кучу бумаг и бросил их все в пламя камина.
— Письма? — поинтересовалась она.
Маркиз кивнул.
— К Дезире и от неё. Кажется, пришла пора избавиться от этих чертовых посланий.
— После того, что она сделала с тобой, я могу думать кое о чем, что мне хотелось бы послать ей, — проворчала девушка. — Что-нибудь ядовитое.
— Тише, Галахад[14], — улыбнулся Джеймс, складывая руки на груди. — Сегодня больше не будет никаких спасений. — Он поморщился. — И я сделал всё довольно неумело прошлой ночью. Я должен был догадаться. Если я что-то и знаю, так это то, что ты не глупа.
Энджел закрыла за собой дверь и решительно вдохнула. Ей придется сделать это сейчас, или она никогда больше не соберется с духом.
— Ты любишь детей, Джеймс?
Он нахмурился и склонил голову, глядя на неё, от одного его взгляда у девушки ослабели колени.
— Детей? Если они похожи на твоих брата и сестру, то да, я люблю их. Очень сильно. Почему ты спрашиваешь?
Она кивнула, поджав губы, разрываясь между весельем и ужасом.
— Как насчет театра? Тебе нравится театр?
В этот раз Джеймс приподнял бровь.
— Я не слишком люблю Джонсона, — произнес он, — но мне нравится опера.
Энджел снова кивнула.
— Как и мне. А лошадей?
— Я очень люблю лошадей, — изумрудные глаза Джеймса плясали, и она предположила, что он догадывается. — Я также люблю клубнику и во мне развилась нежность к некоему большому коричневому мастиффу.
Во всяком случае, он не пытался сбежать. Энджел стиснула руки за спиной и покачалась взад и вперед на пятках.
— Что ж, в этом случае, милорд, я думаю…
Покачав головой и нахмурившись, Джеймс сделал шаг вперед и закрыл ей рот ладонью.
— Нет, не надо, Анжелика. Присядь.
— Но…
— Садись.
— Я не хочу…
Джеймс схватил девушку за руку, подтащил к кушетке и усадил на неё.
— После всего, через что мы с тобой прошли, — проговорил он, — я позабочусь об этом, если ты не возражаешь.
Он опустился на одно колено перед ней и взял её руки. Его собственные руки тряслись. Именно в этот момент Энджел поняла, что всё будет хорошо. Он долго смотрел ей в глаза, а затем ненадолго опустил голову.
— Анжелика, — произнес он, снова глядя вверх на неё, — меня обвиняли во многих вещах, большинство из которых я на самом деле делал. Я очень хочу попытаться стать респектабельным, но не могу гарантировать, что преуспею в этом. — Он улыбнулся ей. — У меня есть новый список требований, и я построил его вокруг тебя. Ты — самая чарующая, яркая, прекрасная, неистовая женщина из всех, что я встречал. Я отчаянно хочу провести с тобой всю свою жизнь до конца, но если ты не хочешь рисковать своей репутацией, оставаясь со мной, то я пойму. Анжелика, я люблю тебя всем сердцем. Ты станешь моей женой?
Это было самая сердечная, самая трогательная речь, которую Энджел когда-либо надеялась услышать, и слезы снова набежали на её глаза.
— Я люблю тебя, Джеймс. И у меня практически нет репутации, которой можно рисковать. Да, я стану твоей женой.
Засмеявшись, Джеймс поднялся и притянул Анжелику к себе. Девушка встала на цыпочки, и он захватил её губы своим ртом. Она полагала, что те поцелуи, которые он дарил ей прежде, были страстными, но пока маркиз держал Энджел в объятиях и покрывал поцелуями её волосы, щеки и горло, она получила представление о том, какой, вероятно, станет её супружеская жизнь с ним. Эта мысль восхитила её.
— Ура!
Джеймс подпрыгнул, и они обернулись, чтобы увидеть, как Генри вприпрыжку вбегает в комнату. Улыбка на его лице была такой широкой, что Энджел удивилась, что щеки мальчика не треснули.
— Генри, — упрекнула она брата, переводя дыхание, руки Джеймса всё ёще крепко обнимали её.
