Он должен также поблагодарить судьбу за Марию. Ее ложь об их браке все еще отзывалась в его душе сильной болью, и он не хотел бередить рану, но Мария продолжала оставаться самым приятным ему существом на земле. Она не знала его другим и отчасти по этой причине лучше других понимала и видела его настоящего — такого, каким он стал сейчас. Он чувствовал себя лучше, когда они были вместе.
К несчастью, он даже думать о ней не мог так, чтобы сознание не туманилось от желания, и чем меньше он ее видел, тем мучительнее тосковал по ней. В этом состояла еще одна причина его бессонницы. По крайней мере он постиг, каким образом укрощать похоть, но этот метод давал удовлетворения меньше, чем если бы он был с ней. Прикасаясь к себе, он задавался вопросом, считается ли этот прием допустимым в английском обществе. Впрочем, он не был так уж уверен в том, что хочет знать ответ на этот вопрос.
После трех дней, до предела заполненных предотъездными хлопотами, Мария испытала облегчение от того, что можно наконец предаваться праздности. Адам помог ей сесть в карету, в «желтую бестию», как ее называли в здешних краях. Ярко-желтый цвет делал кареты хорошо заметными на дороге. В этом экипаже могло разместиться до четырех пассажиров, и тащила карету четверка лошадей. Экипаж, который должен забрать друзей Адама из гостиницы в Хартли, был точно таким же.
При условии, что коней будут менять несколько раз в день, до Лондона они смогут доехать за неделю или около того. На почтовой карете путь занял бы меньше времени, но при этом «желтая бестия» оставалась второй по скорости и комфорту, уступая лишь почтовой карете. До сих пор Марии чаще всего приходилось ездить в обычных каретах, которые двигались медленнее и были менее комфортабельны. Почтовая карета считалась непозволительной роскошью.
Она откинулась на спинку сиденья и подавила зевок. Накануне ночью она спала мало, и не столько из-за неизбежной нервозности, сопряженной с любым дальним путешествием, сколько из-за переживаний, связанных с Адамом. Аннабелла соскочила утром с постели Марии, бросив на хозяйку обиженный взгляд, и направилась на кухню. Мария надеялась, что кошка простит ее, когда она вернется в Хартли. Впрочем, и кошка, и поместье будут в надежных руках миссис Бекетт и мистера Кокрана.
Адам уже собрался сесть рядом с ней в экипаж, когда в карету радостно запрыгнула Бхану. Похоже, она готова была устроиться поудобнее и ехать в Лондон еще одним пассажиром. Мария наклонилась и погладила ее.
— Мне жаль, но тебе придется остаться здесь. Только подумай, как одиноко будет без тебя Аннабелле.
Адам взял собаку на руки.
— Думаю, ее придется запереть в доме, иначе она побежит следом. Я отнесу ее на кухню, и она не заметит, что мы уехали.
Прошло немного времени, и Адам вернулся, оставив Бхану в доме. Карета тронулась. Адам провожал взглядом дом.
— Ты думаешь, что можешь никогда сюда не вернуться? — спросила она, стараясь говорить спокойно.
Явно испытывая неловкость, он ответил:
— Я надеюсь вернуться, но… я не знаю. — Экипаж свернул на аллею, ведущую к дороге, и дом пропал из виду. Он посмотрел на Марию. — Столько всего здесь произошло…
— Я давно задаю вопрос, что будет, когда к тебе вернется память. Поток воспоминаний захлестнет тебя, и память о том, что было с тобой сразу после аварии, что было здесь, в Хартли, померкнет, — задумчиво проговорила она. — Впрочем, кто знает. Я слышала, что память людей после серьезных травм головы ведет себя непредсказуемо.
— Я не могу представить, чтобы я тебя забыл. — Он смотрел на нее. Она заерзала, ощущая себя неуютно под его взглядом. И в этот момент карету тряхнуло. Они соприкоснулись коленями. Он затаил дыхание.
— Я думаю, что мне следует ехать в другой карете. Не потому, что не хочу быть с тобой. Скорее… наоборот.
— Очень мудро, — согласилась Мария. — Конечно, Джулия будет ехать с нами в одной карете, но если бы ее не было, всегда бы существовала опасность, что это случится. — Она чуть соскользнула с сиденья, подавшись ему навстречу, и подарила ему поцелуй, которым пыталась выразить все, что не могла сказать словами. Что она любила его, желала его, сожалела о лжи…
Если бы она не заявила тогда, что они муж и жена, стали бы они так близки друг другу? Теперь гадать на эту тему не имело смысла.
Он застонал, крепко сжал ее в объятиях и вернул ей поцелуй.
— Это опасно, — хрипло пробормотал он.
— В экипаже нет места для недостойного поведения, — со сдавленным смешком сказала она.
— Ты так думаешь? — Он крепче сжал ее талию и приподнял, усадив ее верхом к себе на колени лицом к нему.
Она была шокирована, шокирована и возбуждена. Руки его ласкали ей спину, она прижималась к нему, чувствуя, что тает, как воск, и бедра ее непроизвольно ритмично задвигались.
— Было бы легко… — задыхаясь, проговорила она. Карета раскачивалась, добавляя амплитуду движениям, еще больше усиливая дурманящее возбуждение. Рука ее скользнула вниз.
— Легко не значит мудро. — Хрипло дыша, он перехватил ее руку. — К счастью, до Хартли ехать недолго.
— О Господи! — Она попыталась вырваться из его объятий, вняв наконец голосу рассудка.
Он удерживал ее у себя на коленях, поглаживая спину.
— У нас еще есть несколько минут.
Всего несколько минут. Она вдруг подумала, что этот поцелуй может быть их последним поцелуем. Возможности остаться наедине во время путешествия у них скорее всего не будет, а как только они приедут в Лондон, между ним и ею стеной встанут обстоятельства. Положив голову ему на плечо, она думала о том, что их ждет в ближайшем будущем.
— Ты готов к встрече с Лондоном?
— Настолько, насколько это возможно для человека в моем положении. — Он обнял ее за плечи. — Я попросил остальных не говорить о моей амнезии. Ближайшим друзьям и родным, так или иначе, предстоит об этом узнать, но я бы не хотел, чтобы о моей слабости знали все в Лондоне.
— Это не слабость, это травма.
— Когда каждый знает о тебе больше, чем ты сам о себе знаешь, невольно чувствуешь себя слабым.
— Ты герцог, — сказала она. — Плюй на них на всех с высоты.
Он засмеялся, удивленный этим советом.
— Ах ты, чертовка! — Он прижал ее к себе. — Отчего то, что столь очевидно дурно и плохо, ощущается как правильное и единственно верное?
— Потому что у тебя две совсем разные шкалы для оценки. — Она провела ладонью по его груди. — Ощущение — это ощущение. Вкус, прикосновение, эмоции, возбуждение — все это прерогативы сердца. А вот понятия правильно и неправильно — совсем другое дело. Тут задействованы мораль, мудрость, справедливость — все это прерогативы ума. — Мария вздохнула. — И они очень часто не согласуются.
