– Да, вы просто столкнули его в пропасть – это недостойно мужчины!
Взгляд Айтека сделался мстительным, тяжелым.
– Я хотел его казнить, казнить за то, что он сделал не только с моей жизнью, со многими жизнями! Когда твой отец впервые пришел в этот аул, он грабил, насиловал, убивал, вероятно, думая, что поступает справедливо! Мы встретили янычар вот на этом месте и храбро сражались с ними. Однако нас было слишком мало, и поэтому мы дотерпели жестокое поражение. Погиб твой дядя – тогда Кериму исполнилось всего восемнадцать лет. Был тяжело ранен твой дед Ливан, и я сам много дней находился между жизнью и смертью. Османы убили моего отца, а моя мать не выдержала горя и покончила с собой! Мы не звали сюда турок, мы не желали отдавать им жизни наших мужчин и честь наших женщин. Известно ли тебе, что твоя мать была моей невестой? Османы угнали ее в плен, где с ней обращались, как с вещью, покупали и продавали, как рабыню. Не знаю, как янычару удалось сломить ее волю, но только она родила от него двоих детей. Про Хайдара я говорить не буду, он настоящий черкес, кажется, в нем нет дурной крови. А вот ты, я вижу, вырос другим. И немудрено, ведь тебя воспитал янычар! Я убил бы тебя, но не стану, ибо ты сын не только презренного турка, но и Мадины! О да, к несчастью, ты ее сын!
– И твой тоже!
Айтек резко обернулся. Позади, на тропе, стояла Хафиза. Бледное лицо женщины было суровым. За ее спиной застыла едва сдерживающая рыдания Асият.
– Ты не знал, но мы с Асият знали и не хотели тебя ранить, Айтек. А тебя, Ильяс, – тем более.
– Вы сошли с ума, – глухо произнес мужчина, а юноша вытянулся в струну и вытаращил глаза, не в силах принять и осмыслить услышанное.
– Клянусь Аллахом, я говорю правду.
Внезапно у Ильяса помутилось в голове, и он в бешенстве выпалил:
– А все равно я его убью!
– И совершишь жесточайший грех! – Промолвила Хафиза, после чего обратилась к Айтеку: – Нам не было известно о том, что ты встречался с Мадиной еще до свадьбы. Но ты это знаешь. В Стамбуле она родила ребенка, однако судьба распорядилась немилосердно, и моя дочь разлучилась со своим старшим сыном на долгие пятнадцать лет. В том нет ничьей вины, просто порой жизнь бывает слишком жестока. Все это время Мадина и Мансур считали друг друга погибшими. Возможно, янычар воспитал Ильяса не так, как бы тебе хотелось, Айтек, но он его вырастил и заменил ему отца.
– А ты, Ильяс, – взор женщины, устремленный на юношу, потеплел, – не должен судить того, кто дал тебе жизнь. Пойми, у него своя правда. Возможно, ты не сумеешь его простить. Но… хотя бы не убивайте друг друга!
– Я… не собирался убивать… сына Мадины, – пробормотал ошеломленный Айтек.
– Своего сына! – С нажимом сказала Хафиза. – Я хочу, чтобы это было выжжено в твоей памяти раскаленным железом. – Она повернулась к внуку и добавила: – И в твоей тоже, Ильяс!
– Что нам теперь делать? – Растерянно прошептал юноша.
– Жить дальше. Помириться друг с другом.
Айтек молчал. Он был мужчиной, горцем, черкесом и едва ли мог допустить, чтобы слезы застлали глаза. Но в душе они были – жестокие, горькие и колючие. Выходит, янычару досталась не только Мадина, но и этот юноша – сын его, Айтека, и женщины, которую он любил. Этому турку достались его привязанность, его преданность, его душа и сердце.
Почему Мадина молчала, молчала столько лет? Из гордости? Потому что не верила в то, что сын жив? Теперь не узнаешь…
Черкес попытался успокоиться. В конце концов, у него подрастали два других сына, мальчики, которых родила ему Асият. С ним рядом всегда была любящая женщина – преданная, верная, ничего не требующая взамен своей любви и бесконечно ждущая трепетного взгляда, ласкового слова и того, чтобы ее хотя бы немного ценили. Он не ценил Асият. Он обвинял ее всю жизнь, впрочем, как и Мадину. Он понял, что бывшая невеста, в конце концов, выбрала янычара, и не захотел, чтобы она была счастлива с другим. Заставил ее мучиться и страдать.
Зато отношения Ильяса с Хайдаром были непосредственными и дружескими. Выходит, дети оказались умнее родителей…
Айтек подошел к Асият, глаза которой блестели от слез, и неожиданно обнял жену. Потом, сделав над собой усилие, приблизился к Ильясу и протянул ему руку.
– Прости. За Мансура. За… твоего отца. Наверное, ты хороший человек, если так его любишь и не забываешь нанесенных ему обид!
– Хайдар сказал, что не держит на вас зла. И моя мать тоже, – чувствуя неловкость, произнес юноша.
Рука Айтека повисла в воздухе. Чуть помедлив, Ильяс осторожно коснулся его ладони. Тогда Айтек сжал руку юноши, ухватившись за нее, как оказавшийся над пропастью путник хватается за спасительную веревку.
– Ильяс! У меня есть… еще два сына, а у тебя, кроме братьев, – красавицы сестры, похожие друг на друга как две дождевые капли, как две пчелки в улье! Ты должен познакомиться с ними! Нужно устроить праздник! Почему мы давно не устраивали праздников, Хафиза?
– Главное, чтобы праздник царил в душе, – ответила женщина.
Через неделю Ильяс, нагруженный подарками, отправился в путь верхом на Нуре. Помимо прочего юноша получил кинжал с украшенной резьбой рукояткой, красивый пояс с серебряными насечками и великолепную конскую сбрую.
За последние дни отношения с Айтеком не то чтобы окрепли, но значительно потеплели. Теперь, когда тайна происхождения Ильяса была раскрыта, его привечали даже братья Мадины, Азиз и Шадин. Пока молодому янычару было трудно привыкнуть к мысли, что как раз он, а не Хайдар чистокровный черкес. Он по-прежнему считал своим настоящим отцом Мансура, который открыл ему жизнь и подарил целый мир, мир веры в счастье, надежды на лучшее и незаметной, но стойкой любви.
Больше всего на свете Ильяс желал очутиться рядом с ним и со своей матерью, удивительной женщиной, всю правду о которой ему еще не довелось узнать.
1681 год, Стамбул, Турция
Наступил вечер. В розоватой пустыне неба плыло огромное оранжевое солнце. Гребни морских волн казались окрашенными кровью. Заслоняющие солнце паруса кораблей были расцвечены закатом.
Мансур шел рядом с товарищем и думал о том, почему он, всю жизнь исполнявший чужие приказы, и Бекир, который всегда старался получше устроиться в жизни и выбрал не слишком сложную и опасную службу, решились пойти на безумный риск и задумали ни много, ни мало изменить судьбу империи. Как могло случиться, что он, добившийся любви Мадины, живущий счастливо, спокойно и мирно, осмелился испытывать судьбу! Не потому ли, что ему стало стыдно за беспечную, сытую, лишенную подвигов жизнь?
Вопреки предположениям Бекира, Мадина не отговаривала Мансура от его затеи, не умоляла остаться с ней и не рисковать благополучием детей. Она стойко приняла его решение. Точно так же вела себя Эмине-ханым.
